|
Конечно, Сёрл тоже участвовал в спорах о соотношении ментального и физического, полагая, что единственный способ разрешения этой проблемы состоит в признании того, что ментальное является свойством мозга, каузально обусловленным нейронами. Подобный путь, опробованный также С. Пристом и многими другими авторами, действительно снимает вопрос об объяснении психофизического соответствия и одновременно позволяет сохранить ментальное как особый срез бытия. Но это именно метафизическая гипотеза, хорошо согласующаяся с одними данными опыта, к примеру с научной картиной естественной обусловленности всех физических событий материальными причинами, но плохо объясняющая такие психические феномены, как единство Я. Все эти альтернативы были известны уже XVIII веку. Позицию, близкую Сёрлу, занимал Ламетри или Пристли, выдвигавший совершенно аналогичные доводы. И они тоже обходили вопрос об объяснении единства души. Кстати, учение о том, что ментальное есть свойство мозга, не единственная метафизическая гипотеза в философии Сёрла. В пику Фрейду он выдвигает тезис о невозможности интенциональных ментальных состояний, не связанных с сознанием, атрибутируя бессознательное нейронным процессам в мозге. Это чисто картезианское положение не может быть квалифицировано в качестве тезиса подлинной philosophy of mind, максимально очищенной от метафизических допущений. Так что П. Китчер (Kitcher, 1990) справедливо упрекала Сёрла в догматизме и игнорировании уроков кантовской критики рациональной психологии. Важность работ Сёрла состоит, однако, в том, что он все же пытается выйти за пределы проблемы mind – body и построить систематическое учение о ментальном. Некоторые его идеи, например, выделение интенциональных и неинтенциональных ментальных состояний, «сети интенций» и «фона», выглядят весьма интересно, хотя и оставляют ощущение «первых проб». С другой стороны, вызывает большие сомнения его тезис о том, что философия сознания должна обогатиться анализом социальных условий человеческого бытия. Подобный подход являет собой одну из разновидностей философского натурализма, с которым в свое время боролся Гуссерль. Игнорирование его аргументов лишний раз свидетельствует о том, что психологи прежних эпох мало востребованы в наши дни. А ведь учет их достижений выявил бы наиболее перспективные направления философии сознания. Успешному развитию этой дисциплины не помешала бы гуссерлевская решимость в освобождении от предубеждений, помноженная на напоминание Л. Витгенштейна из «Логико-философского трактата» «о чем нельзя говорить, о том следует молчать», а также на идеи философов XVIII века: методы аргументативной феноменологии Юма, теорию сознания Тетенса и учение Канта о первоначальном единстве апперцепции. И в этом смысле психология века Просвещения могла бы просветить современную философию сознания. — 365 —
|