Пространство в искусстве

Столько муки и такая мощь?

Есть ли столько душ и жизней в мире?

Столько поселений, рек и рощ?

И — уже в ином иллюстративном ряду — то, куда устремлен ее же кающийся взгляд на полотне Тициана…

В качестве обратного абсолютной примера, находящееся за вещественными границами памятника, пространство может быть сплошь заполнено какими-то другими массами, но выполнять такую же — неотторжимую от художественного образа — функцию, иллюстрацией чему служат высеченные в скальном монолите храмы античной Петры.

Так что и «простор», и «впускание» могут — и должны — пониматься не только физически, но и «метафизически», и уж во всяком случае не могут пониматься как однородная во всех направлениях пустота, никакая часть которой неотличима от другой. Поэтому совсем не случайно другое, прямо опровергающее представление о простом «вместилище», суждение, которое высказывает здесь же Хайдеггер: «…простор приготовляет вещам возможность принадлежать каждая своему «для чего» и, исходя из этого, друг другу». Между тем принадлежность вещей не «простору», но «друг другу» — это уже совершенно иной — совсем не ньютоновский — взгляд на мировое пространство, который появляется только в XIX веке с открытиями Лобачевского, Больяи, Гаусса, Римана.

О связи пространства с вещью (объектом восприятия) говорит Флоренский; именно воздействие вещей является формообразующим для первого: «Иначе говоря, кривизна этого пространства в каждой точке устанавливается действующими в ней силами, конечно, в отношении действия этих сил, — этих, а не каких-либо других, обнаруживающихся при иного рода восприимчивости. Если же мы обратимся к другой восприимчивости, хотя бы и принадлежавшей тому же самому объекту восприятия, то, по оценке действий на эту иную восприимчивость иных сил, кривизна пространства окажется в данной точке другой, и все пространство — обладающим иным строением».[14] Именно это силовое воздействие «объекта восприятия», которому предстоит запечатлеться в художественном образе, и открывает путь для понимания пространства в искусстве.

Здесь Флоренский отталкивается от взглядов Римана. Напомним: еще в 1854 г. тот высказал предположение о зависимости геометрии физического пространства от движения материи.[15] Это был первый серьезный вызов взглядам Ньютона. Вслед за ним Мах в 70-х гг. XIX в. подверг решительному сомнению основное предположение Ньютона (эксперимент с вращающимися массами), заявив, что все происходящее в лаборатории радикально отличается от того, что произошло бы в совершенно пустом пространстве. В абсолютной пустоте теряют смысл все представления о движении и ускорении. В незаполненной ничем Вселенной состояние неподвижности и состояние однородного вращения неотличимы друг от друга. Говоря лапидарным языком, отличие таких представлений от взглядов Ньютона сводится к тому, что не материя находится в пространстве, но, напротив, пространство — в материи. По Ньютону, пространство останется, даже если убрать из него все тела, по Риману и Маху в этом случае исчезнет само пространство. Ясно, что это уже совершенно иное понимание существа вещей, и не случайно идея зависимости пространства от наполняющих его масс, по признанию Эйнштейна, сыграла значительную роль в формировании теории относительности. Но, как кажется, сам Хайдеггер, не замечает глубокой диалектичности собственной мысли.