|
Пространство художественного произведения обязано отразить многое, на первый взгляд не относящееся к нему, и это не может не наложить какую-то свою печать. Впервые возникая в эпосе, представление о художественном пространстве (и художественном времени) передается живописи, скульптуре, архитектуре. Наконец, тем видам искусства, которые, пусть и не разворачиваются непосредственно в пространстве, все же не остаются безотносительными к нему, например, музыке. Свой вклад в осмысление проблемы пространственно-временного континуума художественного произведения внесли, М.Мерло-Понти, X.Ортега-и-Гасет, М.Фуко, М.Хайдеггер, О.Шпенглер и др.; в отечественной литературе — Бахтин М.М., Глазычев В.Л., Лихачев, Д.С., Логвиненко А.Д., Роднянская И.Б., Синкевич В.А., Степанов А.В., Флоренский П.А. и др. Шпенглер, был одним из первых, кто заметил, что художественное пространство радикально отличается от математического (геометрического). Господство линейной перспективы и прямых линий — это дань особому менталитету европейца: «…только западное мирочувствование выдвинуло идею безграничного мирового пространства с бесконечными системами неподвижных звезд и расстояниями, далеко выходящими за пределы всех оптических возможностей».[4] Культура же Востока свободна от их диктата. «Мы видим в каждой аллее, что параллели сходятся на горизонте. Перспектива западной живописи и совершенно отличающейся от нее китайской, связь которых с основными проблемами соответствующих математик отчетливо ощущается, основана как раз на этом факте. Переживание глубины в неизмеримой полноте ее видов не поддается никакому числовому определению. Вся лирика и музыка, вся египетская, китайская, западная живопись громко прекословят допущению строго математической структуры пережитого и увиденного пространства, и только полное непонимание новейшими философами живописи позволило им остаться глухими к этому опровержению. «Горизонт», в котором и которым всякая историческая картина постепенно переходит в изолирующую плоскость, не может быть осмыслен никакой математикой. Каждый мазок кисти пейзажиста опровергает утверждения теории познания».[5] Глубокое переосмысление художественного наследия позволяет ему отказаться от господствовавшего в сознании современников представления о едином «вместилище»физических тел и событий, каковым оно представало сознанию европейца на протяжении столетий: «Рядом с множественностью изменчивых образований созерцания стоит, следовательно, множественность неподвижных математических пространственных миров, таящая в себе свою собственную загадку, и под общим для всего этого названием «пространство» слишком долго скрывался тот факт, что всякое предполагаемое здесь постоянство и идентичность есть заблуждение. Таким образом, оказывается разрушенной иллюзия единого пребывающего, окружающего всех людей пространства, относительно которого можно окончательно согласиться при помощи понятий».[6] — 2 —
|