Дружба

пониманию индивидуально-личностных факторов дружбы весьма способствует

изучение биографических данных и личных документов исторических деяте-

лей, мыслителей, художников и т. д. Мы уже приводили примеры дружбы

Маркса и Энгельса, Герцена и Огарева и др. Но далеко не все великие и

достойные люди были счастливы в этом отношении.

Хронические и тяжелые коммуникативные трудности переживали М. Серван-

тес, Г. Мопассан, А. Шопенгауэр, С. Киркегор, Л. Н. Толстой, Ф. М. Дос-

тоевский, Ф. Ницше, Р. Вагнер, П. И. Чайковский, А. Стриндберг, Г. Ибсен

и многие другие выдающиеся деятели культуры.

Обсуждать эту тему очень сложно. Кроме чисто методологических труд-

ностей (насколько вообще надежна психологическая реконструкция целостной

личности по фактам ее биографии и интимным документам) жанр психологи-

ческой биографии нередко вызывает сомнения морального порядка: допустимо

ли вообще разбирать личную жизнь великого человека, читать и обсуждать

его интимные дневники, переписку и т. д., отнюдь не предназначенные для

опубликования? Сомнения эти, безусловно, серьезны: бестактное копание в

чужих делах оскорбляет нравственное чувство. Но без психологического

исследования подчас непонятны истоки и личностный смысл творчества ху-

дожника. Кроме того, жизнь замечательных людей поучительна не только их

общественными достижениями. Разве не существенно знать, выражал ли тот

или иной идеальный художественный образ реальный жизненный опыт его соз-

дателя или несбывшуюся мечту художника?

В нашей книге много говорилось о романтическом культе дружбы. Между

тем один из провозвестников романтического типа личности Ж. Ж. Руссо сам

был в высшей степени некоммуникабелен. "Как могло случиться, что, имея

душу от природы чувствительную, для которой жить - значило любить, я не

мог до тех пор найти себе друга, всецело мне преданного, настоящего дру-

га,- я, который чувствовал себя до такой степени созданным для дружбы",-

спрашивал себя 55-летний Руссо. Любовь и дружба - "два кумира моего

сердца...". Однако и то и другое остается для Руссо недостижимой мечтой.

Его чувства слишком напряжены и гипертрофированы, чтобы можно было реа-

лизовать их в устойчивых взаимоотношениях.

"Первая моя потребность, самая большая, самая сильная, самая неутоли-