|
Сейчас вегетативным способом размножается когда-то скромная, но интересная и полезная наука антропология. Многие науки стремятся в центр своих интересов поставить человека. Легче всего выполнить это желание, просто изменив название науки. Поэтому частично продолжают свое существование, частично восстанавливаются, частично создаются на голом месте, то есть без учета давних традиций, теологическая, философская, историческая, социальная, структурная, педагогическая, психологическая, эргономическая антропологии. Эпатирующе звучит (только звучит) замечательная культурная антропология, как будто старая добрая физическая, или биологическая, антропология не имела отношения к культуре. Выходит на сцену политическая антропология. Для нее также уже сконструирован предмет исследования, органической частью которого является сравнительный анализ политических воззрений питекантропов, неандертальцев, кроманьенцев и современных политиков. Не попробовать ли на этом фоне создать поэтическую антропологию? Ведь существует же “Педагогическая поэма”. Мне кажется, что поэтическая антропология должна быть интереснее, чем классическая педагогическая антропология. Во всяком случае в ней человек не будет выступать в качестве “объекта воспитания”. Правда, К. Д. Ушинский оговаривал, что “если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде всего узнать его также во всех отношениях”. Наша педагогика твердо усвоила лишь первую половину этого разумного положения. Сейчас она начинает усваивать и вторую — приступает к поиску своих человековедческих, антропологических оснований. По мере их нахождения и раскрытия человек в педагогике будет неминуемо из объекта становиться субъектом воспитания (см. 4). Б. М. Бим-Бад пытается вывести отечественную педагогику из “хронологической провинции” (С. С. Аверинцев), в которой она пребывала многие десятилетия. Становлению человека в педагогике (и психологии) большую помощь может оказать поэтическая антропология, которая озабочена в первую очередь проблемами духа, души, смысла человеческого бытия. Это соответствует интересу поэзии к “вечному” человеку, к его земной и духовной, божественной судьбе. Конечно, поэзия полна сочувствия к доле современного человека, к плачевной юдоли “нового человека” (А. Платонов писал: “Новый человек — без души и имущества, в предбаннике истории, готовый на все, только не на прошлое”). Поэзии не чужды выраженные, правда, в интеллигентной форме “учительные” (С. С. Аверинцев) мотивы и тенденции. Мало этого, дидактизм в искусстве был, есть и, вероятно будет. Он имеет право на существование. Но это, так сказать, добровольный (чаще всего наивно-невинный) дидактизм. Беда, когда всю поэзию насильно заставляют быть “учительной”, заставляют “ко всякой всячине приклеивать нравоучения” (А. С. Пушкин). — 9 —
|