|
Отец продал имение, когда мне было около пяти лет, и поэтому все мои воспоминания об этом месте относятся к раннему возрасту. Как рассказывала моя няня, всего несколько месяцев от роду я заболел тяжелой формой пневмонии, так что даже доктора отказались меня лечить. В самом раннем детстве я также болел малярией: в моей памяти смутно сохранился один из ее приступов. Кажется, это было летом. Я лежал в саду и ощущал себя очень несчастным, хотя и не чувствовал никакой боли,— наверное, из-за высокой температуры. Мне говорили, что в детстве мои волосы были золотисто-каштановыми, даже рыжеватыми. Однако уже после первой стрижки они потемнели, что очень расстраивало мою мать. Маленький золотисто-каштановый локон она как реликвию хранила всю свою жизнь. Еще мне говорили, что в раннем детстве я был спокойным, почти флегматичным ребенком, но что мой характер совершенно изменился после появления гувернантки-англичанки мисс Оуэн. Хотя она была с нами всего несколько месяцев, у меня развились нервозность, раздражительность и даже склонность к тяжелым срывам. Вскоре после приезда мисс Оуэн мои родители отправились путешествовать за границу, оставив мою сестру Анну и меня на попечении ее и моей няни. Анна была на два с половиной года старше меня, и мисс Оуэн оказывала ей явное предпочтение. По просьбе родителей, мисс Оуэн и няню должна была контролировать наша бабушка со стороны отца, но она, к сожалению, не нашла в себе должной воли и ответственности. Зная о пагубном влиянии на меня" мисс Оуэн, она так и не осмелилась ее уволить, ожидая возвращения моих родителей. Однако их приезд все задерживался, и это на несколько месяцев продлило издевательства мисс Оуэн, поведение которой объяснялось, по-видимому, то ли тяжелой психической болезнью, то ли слишком частым употреблением алкоголя. Сейчас мне уже трудно припомнить, как все тогда происходило. Моя бабушка упоминала о многочисленных ссорах между няней, всегда поддерживавшей мою сторону, и мисс Оуэн. По-видимому, мисс Оуэн, нащупав болезненные стороны моей души, постоянно меня поддразнивала, что доставляло ей своеобразное садистское удовлетворение. В поместье, где я родился, мы жили только зимой. Летний же наш дом находился в нескольких милях, в Тернях. Каждую весну, когда мы туда переезжали, приходилось брать с собой много вещей. В Тернях у нас был большой сельский дом, скрывавшийся в глубине старого красивого парка. Помнится, специально для меня сюда приводили оседланного пони, на которого меня сажали и возили по кругу. Однако езда на пони была ничто по сравнению с тем, когда отец сажал меня в седло перед собой, и мы ехали вместе рысцой. На мгновение мне казалось, что я уже взрослый и скачу верхом на большой «настоящей» лошади. — 8 —
|