Томизм

“Faciamus hominem ad imaginem et similitudinem nostram” (“Сотворим человека по образу и подобию нашему” Быт. I, 26). Всякая тварь сотворена по подобию породившей её причины, но только человек — по образу её: ум и есть образ Божий в человеке. Отсюда взору открываются многие истины. Здесь источник и оправдание всей эпистемологии и всего интеллектуализма св. Фомы. Их часто ставят ему в вину как признаки язычества, натурализма и отсутствия религиозного духа. Напротив, именно потому, что св. Фома усматривает в уме печать Бога, запечатлевшую Его образ, он ничего не ставит выше ума: “Signatus est super nos lumen vultus tui, Domine” (“Запечатлен на нас свет лица твоего, Господи”) (Пс. 4:7). Это изречение объясняет для св. Фомы точный смысл слов о человеке, сотворённом по образу Божию. Он настолько углубляется в этот смысл, что в одной из беглых, но затрагивающих самую суть вещей заметок Универсальный Доктор утверждает: принципы разума врождены нам по природе, ибо Бог есть творец нашей природы. Отсюда делается удивительный вывод о том, что “божественная премудрость содержит те же самые начала”68. Поразительное следствие, если задуматься. Но задумываемся ли мы? Всякое известное человеку правильное умозаключение гарантировано в своей истинности тем примечательным фактом, что начала, из которых его извлекает наш разум и которые служат его обоснованием, уже заключены в мышлении Бога. Божественная премудрость служит гарантией нашей мудрости: “Haec ergo principia etiam divina sapientia continet” (“Следовательно, эти начала содержит также божественная мудрость”). Таким образом, истина науки и философии находит в Боге своё последнее обоснование.

Этим объясняется поразительное место из комментария на книгу Иова, где этот святой, доведённый до отчаяния выпавшими на его долю бедами, восклицает: “Хочу спорить с Богом!” Нет ни одного современного комментатора, который не остановился бы в изумлении перед этим: “Cum Deo disputare cupio”. Неслыханная дерзость! — если только это не просто манера выражаться. Но в том-то и дело, что нет. Св. Фома, прежде всего, высказывает общее впечатление, замечая, что восклицание Иова кажется неподобающим, как неподобающей была бы всякая дискуссия человека с Богом, чье совершенство возносит Его столь высоко над тварью: “Videbatur autem disputatio hominis ad Deum esse indebito propter excellentiam qua Deus hominem excellit” (“Спор же человека с Богом представлялся неподобающим из-за превосходства, которым Бог возвышается над человеком”). “Однако, — тут же добавляет комментатор, — неравенство собеседников нисколько не затрагивает истинности того, что они говорят. Если сказанное верно, никто не может взять верх над сказавшим, кем бы ни были его противники в споре”. Отметим этот замечательный принцип: “cum aliquis veritatem loquitur vince non potest cum quocumque disputet”69. Без малейшего насилия над смыслом этих вырванных из контекста фраз невозможно не почувствовать в них атмосферу доверия к разуму и восхищения им. Св. Фома создаёт своего рода культ разума. Это не слишком сильно сказано, т. к. любой из приведенных тезисов стремится подчеркнуть божественное происхождение и богоподобие разума, его исключительную роль в порождении сродства между человеком, ангелом и Богом. Чтобы проникнуться духом томизма, необходимо, прежде всего, разделить неизменное восхищение св. Фомы разумом, истина которого достаточно уверена в самой себе — вплоть до того, что отваживается утверждать себя перед лицом самого Бога. Ведь начала, на которые притязает разум, одни и те же и у творения, и у Творца. Невозможно представить себе более поразительного выражения доверия к силе разума.