Томизм

Тем не менее, если говорить откровенно, в сознании св. Фомы живёт ещё более абсолютное доверие - доверие к истине веры. Конечно, вера не обладает рациональной очевидностью научных и философских положений. Рассудок может подтвердить истины веры, только будучи побуждаем волей, заменяющей негодную здесь очевидность. Сама по себе вера есть низший по сравнению с разумом вид познания; доказательство тому — тот факт, что ей только в будущем предстоит встретиться лицом к лицу с тем, что она отстаивает сегодня, ещё не видя. Невозможно представить себе, чтобы небесное блаженство состояло в том роде познания, какое даётся верой70. Однако, несмотря на мотивы, вера в конечном счёте причастна неколебимой достоверности божественной истины, с которой соотносится. Если верующий знает, почему он верит, он сознаёт себя причастным точному знанию Бога о Самом себе. Каково бы ни было доверие человека к очевидности разума, его доверие к очевидности божественной науки не может не быть ещё более крепким. Конечно, эта очевидность незрима, но тот, кто присоединяется в этом вопросе к видению Бога, испытывает ещё большую уверенность в этой очевидности, чем в первоначалах разума: magis enim fidelis et firmius assentit his quae sunt fidei quam etiam principiis rationis71.

Каков предмет этого познания через веру? Это истина, которую Бог открыл людям, чтобы дать им достигнуть последней цели, т. е. блаженства: “Illud proprie et per se pertinet ad objectum fidei, per quod homo beatitudinem consequitur” (“К предмету веры собственным образом и само по себе принадлежит то, посредством чего человек достигает блаженства”)72. Блаженство же состоит в блаженном видении, т. е. вечном созерцании Бога лицом к лицу. Несоизмеримость человека с Богом столь велика, что даже греческие философы не могли помыслить о возможности подобной судьбы для человека. Эта идея, несомненно, представлялась им безрассудной. Может быть, они смутно и бессознательно желали такого блаженства, но слишком хорошо знали, что оно недоступно человеческой природе. Поскольку христианское понятие о сверхъестественном было им незнакомо, им казалось неразумным стремиться к недостижимому. Цель откровения в том и заключается, чтобы сделать это божественное блаженство доступным человеку через сообщённое ему сверхъестественное знание, которое природный разум сам открыть неспособен.

Каким образом откровение вводит нас в обладание сверхъестественным знанием? Как уже было сказано, откровение есть священное (сакральное, религиозное) учение, во-первых, потому, что оно исходит от Бога; а во-вторых (и вследствие этого), потому, что оно состоит не в совокупности точных истин, познаваемых в свете природной способности разумения, присущей нашему уму, но сообщает нам человеческим языком нечто из того знания, какое Бог имеет о Самом Себе. Сам я не вижу истины, в которую верю. Но под воздействием воли, которое замещает отсутствующую очевидность, мой ум соглашается принять истину о Боге, которую Бог знает Сам о Себе и сообщает мне как некое смутное, загадочное, отражённое знание. Именно потому, что мне известно: предмет моего согласия есть божественное видение истины или, лучше сказать, сама божественная истина, — убеждённость в истинности веры гораздо прочнее во мне, чем убеждённость в истинах науки. Я гораздо более уверен в истине, составляющей знание Бога о Самом Себе, чем в какой бы то ни было человеческой истине, не исключая очевидности первоначал.