Томизм

Именно на уровне конкретного человека ставится проблема соотношения разума и веры, которую тщетно пытаются определить в терминах абстрактных и, следовательно, по определению несогласуемых сущностей. Откровение — не просто снятие покрова спасительной истины, но призыв к спасению. Бог делает даже больше: Он не только призывает человека к блаженству в Нём и открывает средства достижения этой цели, опираясь на Свой подтверждённый чудесами авторитет, но изнутри побуждает нас откликнуться на Его призыв: “Ille qui credit habet sufficientem inductivum ad credendum, inducitur enim auctoritate divinae doctrinae, miraculis confirmatae et, quod plus est, interiori instinctu Dei invitantis” (“Верующий имеет достаточный побудительный мотив к тому, чтобы верить, ибо побуждается авторитетом божественного учения, подтверждённого чудесами, и, более того, внутренним внушением зовущего Бога”)75. Акт веры и есть наше согласие откликнуться на этот призыв.

Эта доктрина основана на учении св. Павла (Евр. II, б): “Sine fide impossibile est placere Deo” (“Без веры угодить Богу невозможно”); и ещё: “Credere oportet accedentem ad Deum quia est, et quod inquirentibus se remunerator” (“Надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздаёт”). Нельзя приблизиться к спасающему Богу иначе, кроме как через веру в Его существование и одновременно в то, что Он воздаёт ищущим Его. Таким образом, вера в Бога-Спасителя подразумевает желание искать и найти Его. Она и есть само это желание, любовь к зовущему благу. Поэтому присутствие веры в акте понимания обязательно модифицирует его, не изменяя его природы, но выступая в качестве стимула к познанию: “Когда воля человека предрасположена к вере, он любит истину, в которую верит, хочет понять её, размышляет над ней (et super ea excogitat) и если может найти какие-либо доводы в её пользу, присваивает их себе”76. Невозможно яснее выразить то, что вызвало осуждение множества философов Нового времени: усилие разума, охваченного желанием оправдать веру во имя богословского познания Бога. Те, кто претендует на право называться томистами, но устраняет из томистской доктрины эту связь между волей к пониманию веры и рациональным осмыслением веры, похваляются званием, им не принадлежащим. В самом деле, св. Фома -не “философ”, если для того, чтобы называться философом, надо выбирать между этим званием и званием теолога. Но дело не в этом. Речь идёт о том, не затемняется ли естественный свет разума желанием понять веру в Слово Божие? Верно как раз обратное: дух подлинного томизма подразумевает безграничное доверие к благотворному воздействию веры на деятельность естественного разума. “Вера, — пишет св. Фома, находится между двумя мыслями, из которых одна склоняет волю к вере и предшествует вере, а другая устремлена к осмыслению того, во что уже верит, и совпадает с согласием веры”77. Не может быть подлинного томизма там, где нет этого интимного симбиоза двух различных и в то же время взаимосвязанных способов познания.