|
Трасимах. Что ты! Там не было ничего святого. Ни домов не щадили, ни храмов. Ганнон. Каким же образом ты искупишь свою вину? Трасимах. А говорят, что и не надо ничего искупать — дело ведь было на войне, а на войне что бы ни случилось, всё по праву. Ганнон. Ты имеешь в виду — по праву войны? Трасимах. Верно. Ганнон. Но это право — сама несправедливость! Тебя повела на войну не любовь к отечеству, а надежда на добычу. Трасимах. Не спорю и полагаю, что не многие явились туда с более чистыми намерениями. Ганнон. Все же утешение: не один безумствуешь, а вместе со многими. Трасимах. Проповедник с кафедры объявил, что война справедливая. Ганнон. Кафедра лгать не привычна. Но что справедливо для государя, не обязательно справедливо и для тебя. Трасимах. Слыхал я от людей ученых, что каждому дозволено жить своим ремеслом. Ганнон. Хорошо ремесло — жечь дома, грабить храмы, насиловать монашек, обирать несчастных, убивать невинных! Трасимах. Нанимают же мясников резать скотину, — за что тогда бранить наше ремесло, если нас нанимают резать людей? Ганнон. А тебя не тревожило, куда денется твоя душа, если тебе выпадет погибнуть на войне? Трасимах. Нет, не очень. Я твердо уповал на лучшее, потому что раз навсегда поручил себя заступничеству святой Варвары. Ганнон. И она приняла тебя под свою опеку? Трасимах. Да, мне показалось, что она чуть‑чуть кивнула головой. Ганнон. Когда это тебе показалось? Утром? Трасимах. Нет, после ужина. Ганнон. Но об ту пору тебе, верно, казалось, что и деревья разгуливают. Трасимах. Как он обо всем догадывается — поразительно!… Впрочем, особенную надежду я возлагал на святого Христофора и каждый день взирал на его лик. Ганнон. В палатке? Откуда там святые? Трасимах. А я нарисовал его на парусине углем. Ганнон. Вот уж, конечно, не липовая, как говорится, была защита — этот угольный Христофор. Но шутки в сторону: я не вижу, как ты можешь очиститься от такой скверны, разве что отправишься в Рим. Трасимах. Ничего, мне известна дорога покороче. Ганнон. Какая? Трасимах. Пойду к доминиканцам и там задешево все улажу. Ганнон. Даже насчет святотатства? Трасимах. Даже если бы ограбил самого Христа да еще и голову бы ему отсек вдобавок! Такие щедрые у них индульгенции и такая власть все устраивать и утишать. Ганнон. Хорошо, если бог утвердит ваш уговор. Трасимах. Я о другом беспокоюсь — что диавол не утвердит. А бог от природы жалостлив. Ганнон. Какого выберешь себе священника? Трасимах. Про которого узнаю, что он самый бесстыжий и беззаботный. — 8 —
|