Корнелий. Понятно. Но путь на небеса долгий и не вполне, как слышно, безопасный: посреди воздушной области засели разбойники. Арнольд. Верно. Но он‑то вполне надежно защищен грамотами. Корнелий. А каким языком они писаны? Арнольд. Римским. Корнелий. Стало быть, опасаться нечего? Арнольд. Нечего. Разве что натолкнется на гения, который не знает по‑латыни. Тогда надо будет возвращаться в Рим и хлопотать о новой грамоте. Корнелий. А там и мертвым продают буллы? Арнольд. Сколько угодно! Корнелий. Но пока я должен тебе внушить, чтобы ты не болтал лишнего: кругом полно доносчиков, точно в Корике[7]. Арнольд. Да ведь я нисколько не против индульгенций, я только смеюсь над глупостью моего собутыльника, который всегда был пустозвон из пустозвонов, а все надежды на спасение души, как говорится, утвердил и возвел на листах пергамена, вместо того чтобы исправлять свои пороки… А когда можно насладиться удовольствием, которое ты упоминал? Корнелий. Как выпадет случай — устроим пирушку, созовем людей нашего круга и будем состязаться во лжи, да и чужих врак наслушаемся вдоволь. Арнольд. Очень хорошо. В поисках приходаПамфаг. КоклитПамфаг. Либо в глазах у меня туман, либо я вижу Коклита, старого своего собутыльника. Коклит. Нет, глаза тебя не обманывают: перед тобою закадычный твой друг. Никто уж и не чаял, что ты вернешься, — ведь столько лет тебя не было, и ни одна живая душа не знала, в каких ты краях. Откуда ж теперь? Скажи, сделай милость. Памфаг. От антиподов. Коклит. Скорее, по‑моему, с Островов Блаженных. Памфаг. Как приятно, что ты узнал друга. А я боялся, как бы мое возвращение не было похоже на возвращение Улисса[8]. Коклит. А что с ним случилось, с этим Улиссом? Памфаг. Жена и та его не узнала. Только собака, совсем уже старая, признала хозяина и вильнула хвостом. Коклит. Сколько лет он пробыл в отсутствии? Памфаг. Двадцать. Коклит. А ты еще больше, и все‑таки твое лицо сразу мне показалось знакомым. Но кто же это рассказывает про Улисса? Памфаг. Гомер. Коклит. А‑а, как про него говорят, отец всяческих вымыслов! А может, супруга тем временем приискала себе другого быка и потому как раз и не узнала своего Улисса? Памфаг. Наоборот — чище ее на свете не было и нет! Просто Паллада прибавила Улиссу возраста, чтобы его не признали. Коклит. Но в конце‑то концов признали? Памфаг. Да, по бугорку на пальце ноги[9]. Его заметила нянька, ветхая старуха, когда мыла гостю ноги. Коклит. Подумать только, настоящая ламия[10]. А ты дивишься, что я узнал тебя по твоему приметному носу! — 4 —
|