|
Подобный итог восемнадцатого столетия был предопределен рядом особенностей доминировавшей в то время философии Канта и игнорированием позитивного ядра перспективных теорий души Юма и Тетенса. Парадокс, однако, в том, что сам Кант вовсе не отрицал значимости психологических построений этих мыслителей. Более того, в каком-то смысле он развивал их в своем учении об условиях конституирования объективности и представлении о невозможности теоретического проникновения в сущность души. И все же он подверг их радикальной переработке, создав принципиально новую антропологическую систему, по отношению к которой все прежние теории рассматривались как леса, которые можно отбросить после возведения здания. В решительности Канта, разумеется, были и позитивные моменты. Это было реальное движение вперед. Вместе с тем его учение о душе имело крайне неоднозначный характер. Формулируя за несколько лет до появления «Критики чистого разума» центральную для его философии мысль о законодательстве рассудка в мире явлений, Кант опирался на тезис вольфовской рациональной психологии о субстанциальности души. Однако в самой «Критике», где эта теория и изложена, он отказался от упомянутого тезиса и от рациональной психологии вообще. В этом истоки раздвоения психологии кантианцев на спекулятивное и эмпирическое направления. Сторонники буквального понимания Канта выбирали второе, те же, кто считал, что вникают в дух кантовской философии, шли по спекулятивному пути. Впрочем, и они нарушали тонкий баланс различных частей кантовской системы. Ведь положение о непознаваемости души как субстанции можно истолковать как следствие общего принципа критической философии Канта о когнитивной недоступности вещей самих по себе, отсутствие которой приводило бы к исчезновению свободы человека. А отказ от тезиса о том, что рассудок предписывает законы природе, означал для Канта неизбежность смешения чувственности и рассудка, влекущего за собой отождествление явлений и вещей самих по себе, что, в свою очередь, как подчеркивал он в предисловии ко второму изданию «Критики», опять-таки уничтожает свободу личности, которая может реализоваться только в ноуменальном мире и которая является главным предметом исследования философии и высшей ценностью сущего. Одним словом, Кант полагал, что для создания адекватной философии человека он должен был совместить положения о непознаваемости Я и о законодательстве рассудка в мире явлений. Их плохая сочетаемость, по-видимому, не смущала его. Он понимал, что для придания выразительности философской антропологии приходится жертвовать теоретической прозрачностью, двигаться к цели, разрубая узлы, а не развязывая их. — 358 —
|