|
— Не буду я тебя колотить, Пашка, — сказала Настя. — Но вот когда полюбишь, когда девушку свою встретишь, любовь свою найдешь, тогда и поговорим — есть она, нет ее... Пашка не ответил, только на мать посмотрел, которая стояла у стены, и что-то в лице ее было трагичное, горестное, как будто получила она сейчас какое-то плохое известие. — Мам, — сказал он тихо, — ты тут приберешь, или мне... Спасибо, было очень вкусно... И, как будто сглаживая, пытаясь снять напряжение, которое было во всей ее фигуре, лице, сказал: — Спасибо, мам, не дала умереть голодной смертью... — Иди, — тихо сказала Маша, и, отойдя от стены, начала прибирать со стола, привычно ставя все на свои места, оглаживая скатерть, поправляя салфетку под вазой. Пашка вышел. И на кухне воцарилась тишина. Всем было как-то неудобно, как будто с чем-то неприятным они столкнулись. А Насте и Ларисе было за Машку обидно: каково это — сына вырастить, чтобы он тебе потом вот так жестоко делал больно... Маша, прибрав на столе, опять стала у стены. Стала, как стояла, пока Пашка вел свои речи, с тем же выражением лица — каким-то горестно-печальным. — Господи — вот растут дети, — сказала Лариска бодро, как бы пытаясь снять это напряжение, царившее на кухне. — Помните, девчонки, когда он начал «р» говорить, и совал его во все слова, он меня стал называть не тетя Лалиса, а тетя Рариса. Ведь казалось — совсем недавно это все было, и тут, нате вам — целая речь в защиту свободной любви... — Нет, он говорил не о свободной любви. Свободная любовь — она все равно — любовь. А у него — один секс, — сказала Настя грустно. — А в любовь он не верит, потому что он ее не видел... Настя сказала это и осеклась, и на Машу испуганно посмотрела. А Маша так и стояла с застывшим каким-то лицом. — Не расстраивайся, Машка, — нежно и мягко, непривычно для нее, сказала Лариса, обнимая Машу за плечи. А Настя подумала — будешь расстроенной, когда видишь, как твоя жизнь, в которой так мало любви, в твоем собственном ребенке отразилась. Такую кашу в его голове сотворила. — Все станет на свои места, девочки, — авторитетно сказала Лариска. — И Пашка твой никуда не денется от этой самой любви. Попадет в нее, как кур в ощип. Это же болезнь — каждый ею должен переболеть. Придет и его пора — полюбит. А полюбит — все свои глупые рассуждения забудет, и сам будет спрашивать — а где ты была, а почему так поздно... Жизнь свое возьмет. На то она и жизнь... Лариса замолчала, потом добавила иронично, даже с какой-то издевкой: — Нет, ну это же надо — каждый должен через любовь пройти, чтобы потом понять: нет никакой любви. Все — проходящее. Была любовь — и нет любви... — 19 —
|