|
И, кстати, откуда взялось это совершенно нереалистическое представление о том, что этой бесконечной, самоотверженной, жертвенной любви (или внимания, или терпения) должно быть так много? Доподлинно известно лишь одно: люди, которые не становятся жертвами эмоционального шантажа, допускают мысль о том, что они несовершенны как любовники, родители или дети. И ничего. (А наши-то партнеры-манипуляторы, обладая острым чутьем, наверное, догадались о том, что мы к себе предъявляем несусветно высокие требования – вот мы и попались). Версия третья. Мы в глубине души знаем, что мужчина – не сахар, порой нас раздражает дочь и почти всегда – свекровь. За все это мы испытываем чувство вины: “внутренний моралист” говорит нам, что так нельзя. Чем сильней раздражение, тем сильней вина. Чем сильней вина, тем больше хочется что-то сделать, чтобы ее не чувствовать. Например, купить дочери шестую пару кроссовок, занять для Него по знакомым крупную сумму на заведомо бессмысленное предприятие и полчаса говорить со свекровью о том, куда она могла подевать свой запас слабительного в однокомнатной квартире. В конце наших героических усилий уже мы будем иметь все основания для упреков, а наше раздражение станет праведным гневом. И тогда мы его, конечно, подавлять и скрывать не станем! А разрядившись, почувствуем, что переборщили... обидели, задели самолюбие, сорвались. А тут и чувство вины наготове. И, как писали в ремарках театральных пьес в прошлом веке, “та же игра”. Кстати, вы заметили, что всякого рода половинчатые попытки взбунтоваться и отказать вызывают у наших невольных мучителей какое-то даже удовлетворение? Оно и понятно: больше агрессии – больше вина, а больше вина – растут “проценты”. И по этой версии возникает свой вопрос: откуда и когда мы взяли нелепейшее убеждение, что сердиться в близких отношениях нельзя, а можно только обижаться, обижаться, а потом “рвануть”, полностью сняв с себя ответственность, потому что “довели”? Между нами говоря, когда мы учимся не попадаться в расставленные сети, мы непременно должны научиться говорить “я на тебя сержусь” вместо “ты меня рассердил”. Версия четвертая. Нам, грубо говоря, нравится, что они от нас зависят. Нам лестно, что просят именно нас, и хотя, конечно, мы им отказать не можем, но... вообще-то, не будь мы столь великодушны, могли бы! Да, давление ощущается, и иногда это бывает очень неприятно; да, нас используют. Но это парадоксальным образом дает ощущение своей значимости. И мы таем, как сливочное мороженое в жаркий день, когда Он говорит: “Ну, ты же понимаешь...”, дочка небрежно целует в щечку и убегает на дискотеку в новой юбке немыслимого фасона, а свекровь театрально вздыхает: “Только с тобой и можно разговаривать в этой семье”. — 6 —
|