Язык и смысл

bb, Шлейхер 18

Не без влияния Гумбольдта, но в чисто гегелевской интерпретации Шлейхер во вводной главе своего сочинения “Zur vergleichenden Sprachgeschichte” (Bonn, 1848) дает свое известное разделение языков, представляющее в то же время также последовательные стадии их развития: a, языки, которые характеризуются тем, что звуком в них выражается только “значение” (изолирующие языки), b, языки, которые звуком выражают не только значение, но и “отношение” (агглютинирующие языки), c, возвращение к звуковому единству значения и отношения, но так, что теперь оба элемента связываются в единство слова (флектирующие языки). Как очевидно, это разделение покоится на соотношении звукового выражения “значения” и “отношения”, каковое соотношение составляет, по Шлейхеру, сущность языка, и вне этих двух элементов нет третьего, который также относился бы к его сущности. Важнейшее приведу собственными словами Шлейхера: “В значении и отношении раскрывается язык. От звукового выражения обоих зависит прежде всего только словообразование, но от последнего (беря словообразование в самом широком смысле) — строение предложения и, следовательно, все. Или точнее, образование слов и предложений стоит в строжайшем взаимодействии, вследствие чего мы имеем право сказать, что язык характеризуется словообразованием, соотношением, в котором стоит обозначение значения к обозначению отношения. Совершенно иначе, например, образуются предложения в языке, который обладает спряжением и склонением, чем в языке, где этих образований нет. Значение есть материальное, корень; отношение — формальное, допускаемое корнем изменение. Звуковое выражение отношения, — но отнюдь не само отношение, — можно представить отсутствующим, звук вступит в известное отношение благодаря месту в предложении, благодаря ударению (в смысле односложных языков) и т. д. (о. с. S. 6-7).

gg, Истолкование Шлейхера

Если я правильно понимаю основную мысль Шлейхера, то она состоит именно в том, что подлинная сущность живого языка раскрывается нам не в рассмотрении элементов этого языка, а в свете его целого. “Значения” сами по себе — абстракции, как и “отношения”, — только из связи и соотношения тех или других уясняется сущность языка. Поэтому синтаксические формы являются началом, одушевляющим “словесные индивиды” (выражение Шлейхера). И следовательно, поскольку мы вообще говорим о формах “словесных индивидов”, постольку мы уже говорим о синтаксических формах: только из целого делается понятной часть. То самое, что делает “предложение” орудием мысли и познания и что составляет его внутреннюю форму, то самое составляет и внутреннюю форму “слова”. Вот это-то утверждение и давало мне право на вышевысказанное обобщение. “Слово”, как неорганизованный “отрывок”, implicite 19 и потенциально заключает в себе то, что предложение дает explicite 20 и актуально. Это не могло бы быть, если бы форма, организующая слово была “внешним” привнесением к “материалу”, штампом, налагаемым на него. Но поскольку форма необходимо указывает на некоторый внутренний образующий принцип свой, постольку только мы говорим о ее потенциальном включении в материал или в “значение” слова. Нельзя не видеть, далее, что оформленность, с которой предстают перед нами слова с их значениями, не есть исключительно содержание, так сказать, голого синтаксического сознания, что, напротив, руководящую роль в последнем играет логическое оформление, уже прямо исходящее из соответствующего предмета мысли и выражения.