Наизнанку

Она тогда только вдруг узнала, что будить можно мыслями. И узнала не от него, не от Кольки, а от одного из тех, кого называют Учителями. Мама сама всё знает, но очень любит открывать всё по-новому с чьей-то помощью, кажется, она просто очень любит удивляться. И вот с первого сентября она, как только проснётся и придёт к ним, и начинает: нежно-голубое и вдруг с оранжевым – «Мальчики, мои, милые, хорошие… Ну-ка вставайте!» Открывал он глаза или нет, кажется всё равно ему их резало. Эти всполохи! Подходящее слово… Красивые все цвета. Только переходы резкие. Мамина нежность розово-голубая или желтоватая как рахат-лукум, только она не удерживается в ней, влезают какие-то мысли, то радость яркая, то беспокойства какие-то, то вообще непойми что – наверное, про работу.

Утром спросонья это всё трудно воспринимать.

Хотя мама своего добивается. Спать уже невозможно и лучше сбежать быстро, занять ванную и посидеть немного, уставившись на струю воды и возвращаясь из сна.

Колька после сна – как бензиновое пятно в луже. Красивое, но как-то странно одновременно разноцветное и бледное, и запутанное. Но струя воды бьёт по ногам, приятно греет от ног и рук к спине и голове. И всё остальное собирается и кое-как приходит в порядок вокруг хорошего, но нескладного пока подросткового тела.

И потом мама выманивает его завтраком и убегающим временем на кухню. Теперь он - это уже он – полупрозрачное облако, начинающееся где-то вдали и сгущающееся вокруг того, что видят все остальные.

Почему все остальные, устроенные совершенно также как он, отказываются при этом, как он, видеть и уверяют, что не видят? До сих пор для него загадка. Она слишком часто занимает его мысли, чтобы начинать опять о ней думать с самого утра.

Лучше позавтракать.

ГЛАВА 4. СЕМЬЯ

К своим 13-ти Колька почти привык к факту «я не как все». Только вот не сказать, что смирился с этим самым фактом. Представьте, что видите – у всех есть нормальные глаза, но все отказываются видеть, считая это невозможным. Смогли бы смириться?

Вот мама. Колька любил её. Она была честная и ей нравилось, что он видит, она правда упорно называла это «чувствует». Колька совсем недавно и то не совсем точно понял разницу. Колька одинаково хорошо видел людей (зверей, вещи) и их тела внутри. Но все остальные предпочитали говорить «видеть» только про внутренний физический мир того, что можно пощупать, а про остальное говорили «чувствовать» и подвергать разной степени сомнения. Мама говорила: «видишь – я работаю», а когда он спрашивал: «мам, ты чего грустишь?», она прижимала его со словами «как ты всегда чувствуешь». И он всегда честно отвечал: «вижу». И она изображала на лице улыбку, которая как будто могла отвлечь его от тёмно-синего, переходящего в мутновато-фиолетовое облака вокруг. Ну и ладно, всё равно с ней было хорошо. Во-первых, в ней было не много мешанины, во-вторых, он любил её «основные» цвета, мало у кого (после ухода бабушки) видел столько нежности. Ни у кого злость не была столь молниеносна, порывиста и недолговечна. А к её тёмным пятнам он так привык с детства, что практически не замечал их.