|
Когда он вычитал в гоголевских «Старосветских помещиках» незнакомое ему дотоле слово «коржик», то сразу же составил о нем исчерпывающее представление, опираясь единственно на фонетическое строение этого слова. Когда же ему довелось познакомиться с реальным коржиком, он не смог его съесть: несовпадение вымышленного объекта с продуктом кондитерской промышленности оказалось настолько разительным, что Ш. едва не вывернуло наизнанку. Отметим, что этот пассаж в книжке Лурии выглядит довольно сомнительным, поскольку в фонетической структуре слова «коржик» без труда прочитываются и твердость, и округлость, и шероховатость. Впрочем, никак нельзя исключить, что индивидуальные ассоциации Ш. были куда богаче и разнообразнее, чем наши представления. Ш. с легкостью решал задачи, которые для нас трудны, потому что мы, как правило, не мыслим наглядно. Однажды ему предложили такую задачу: «На полке стоят два тома по четыреста страниц каждый. Книжный червь прогрыз обе книги от первой страницы первого тома до последней страницы второго. Сколько страниц он прогрыз?» Нам хочется ответить, что восемьсот, хотя мы шестым чувством угадываем здесь какой-то подвох. А вот Ш. моментально сказал, что ни одной, и был, разумеется, абсолютно прав. И в самом деле — коварный червяк прогрыз всего-навсего два переплета: чтобы в этом удостовериться, достаточно снять с книжной полки какой-нибудь двухтомник. Любое слово немедленно рождало у Ш. живой выпук лый образ. Проблемы заучивания материала в нашем понимании для него не существовало: он просто фланировал по центральной улице своего родного Торжка и мысленно расставлял заданные ему слова-образы. Думается, излишне подсказывать читателю, что и прогулка была воображаемой. Удивительная память Ш. бережно хранила мельчайшие подробности тех мест, где он хотя бы раз побывал, а уж улицу родного города он знал превосходно. Если требовалось воспроизвести перечень слов или что-то другое, он «прогуливался» по той же улице и собирал расставленное всюду виртуальное «имущество». Начинать условную прогулку можно было с любого места, поэтому Ш. с одинаковой легкостью читал бестолковый и громоздкий список как в прямом, так и в обратном порядке. Если материала было слишком много, для его размещения требовалось выбрать улицу подлиннее. Например, московская улица Горького (ныне Тверская) вполне годилась. «Река времен в своем стремленьи уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей», — написал однажды Г. Р. Державин. Эти совершенно справедливые слова приложимы к кому угодно, но только не к Ш. Всемогущее время было не властно над его памятью. Он мог оставить рассованные по подъездам и подворотням слова-образы на год, 10 или 15 лет, а потом вернуться назад, чтобы увидеть: где они стояли, там и стоят по-прежнему. Ш. помнил все до единого задания, которые когдалибо давал ему Лурия. «Да, да, — говорил он, — это было у вас на той квартире… вы сидели за столом… вы были в сером костюме… я вижу, что вы мне говорили». И запросто воспроизводил длинный ряд слов или цифр, предложенный ему 20 лет тому назад. Его память не имела пределов ни в объеме, ни в прочности. — 15 —
|