– Твоя фамилия Бабурин? – спросила бабушка и тут же прибавила про себя: «Il a l’air d’un arm?nien»[1]. – Точно так-с, – отвечал тот глухим и ровным голосом. При первом слове бабушки: «твоя» – брови его слегка дрогнули. Уж не ожидал ли он, что она будет его «выкать», говорить ему: вы? – Ты русский? православный? – Точно так-с. Бабушка сняла очки и окинула Бабурина медлительным взором с головы до ног. Он не опустил глаз и только руки за спину заложил. Собственно меня больше всего интересовала его борода: она была очень гладко выбрита, но таких синих щек и подбородка я отроду не видывал! – Яков Петрович, – начала бабушка, – в письме своем очень тебя рекомендует, как человека «тверёзого» и трудолюбивого; однако отчего же ты от него отошел? – Им, сударыня, в их хозяйстве другого качества люди нужны. – Другого… качества? Этого я что-то не понимаю. – Бабушка снова погремела четками. – Яков Петрович мне пишет, что за тобою две странности водятся. Какие странности? Бабурин легонько пожал плечами. – Не могу знать, что? им угодно было назвать странностями. Разве вот, что я… телесного наказания не допускаю. Бабушка удивилась. – Неужто ж Яков Петрович тебя наказывать хотел? Темное лицо Бабурина покраснело до самых волос. – Не так вы изволили понять меня, сударыня. Я имею правилом не употреблять телесного наказания… над крестьянами. Бабушка удивилась больше прежнего, даже руки приподняла. – А! – промолвила она наконец и, нагнувши голову несколько набок, еще раз пристально осмотрела Бабурина. – Это твое правило? Ну, это мне совершенно всё равно; я тебя не в приказчики прочу, а в конторщики, в писцы. Почерк у тебя каков? – Пишу я хорошо-с, без ошибок орфографических. – И это мне всё равно. Мне – главное, чтобы четко было, да без этих прописных новых букв с хвостами, которых я не люблю. А какая твоя другая странность? Бабурин помялся на месте, кашлянул… – Быть может… господин помещик изволил намекать на то, что я не один. – Ты женат? – Никак нет-с… но… Бабушка нахмурилась. – Со мной живет одно лицо… мужеского пола… товарищ, убогий человек, с которым я не расстаюсь… вот уже, почитай, десятый год. – Он твой родственник? – Нет-с, не родственник – товарищ. Неудобств от него никаких по хозяйству произойти не может, – поспешил прибавить Бабурин, как бы предупреждая возражения. – Живет он на моих харчах, помещается в одной со мной комнате; скорей пользу он должо?н принесть, так как грамоте он обучен, без лести сказать, в совершенстве и нравственность имеет примерную. — 2 —
|