|
Была я у него перед смертью, — его водили по комнате. Я говорю в слезах: — Батюшка, что ты от нас уходишь так скоро? Говорить он не мог, все у него пересохло. Кое-как рассказал шепотом: — Вон, через нес, — показал на Наталью, — она пустила двух мужиков ночью, пришли, как все ходят. Начали просить деньги, а денег нет. Не поверили: начали бить и душить, как уж я остался жив? Я еще пожил бы... — Как же, батюшка, узнать, когда тебя хоронить? — В 12 колоколов ударят, узнаете. И мы узнали. И пол-Пензы услышали. Пошли все пешком. У келий народу! Веревочкой заходят, прикладываются. А мы сидели, ждали свою очередь и пели: «Прости, прощай наш добрый пастырь...» Он был уже собран, в гробу лежал. Об нем читали женщины в келий по очереди до среды. Народу к нему! Ужас! Я насилу пробралась по веревочке. Все плакали, причитали: «Что ты нас оставил? На кого ты нас покинул?» Приехали священники: отец Михаил Лебедев, протоиерей Иоанн, протоиерей Димитрий и еще кое-кто, тех я не знаю. Сделали вынос: народу — «спертая улица». Рвали ветви и кидали по дороге, кидали вещи. Вынос из келий был после обеда, а солнце играло, как на Пасху играет утром. Несли долго, медленно, с остановками, а солнце все играло... Все пели: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». Несли на головах, и каждый рвался понести его. Несли по Оленевке и в церковь Соловцовскую. Кто-то давно начал звонить, перебирая колокольчики. Занесли в церковь. Всю ночь в церкви читали Евангелие. Народом была забита вся церковь. Ночевали в церкви, и священники ночевали в церкви. На второй день отец Димитрий совершил обедню, а после обедни отпевали все священники долго-долго... И этой же дорогой понесли на кладбище в Оленевку. Солнце опять играло и наряжалось, пока не донесли до кладбища. Дарьи Кузьминичны муж сделал склеп из досок и опускал тело. Я не могла подойти к могиле. Поминали в трех домах, а священники в келий. Обед был постный и без капли вина. В келий осталась жить одна Наталья. Читали до 40 дней «неугасимку» без перерыва, по очереди, несколько чтецов. Сколько мне приходилось священников хоронить, но никакого чуда никогда не было: чтобы после обеда солнце играло и наряжалось... Так бывает только на Пасху, но только при восходе. Несли долго, и все это время оно играло и перестало тогда, когда внесли в церковь. А на другой день тоже в полдень понесли той же дорогой. И опять играло солнце и наряжалось. Все небо ликовало, оно встретило новорожденного праведника, блаженного угодника Божия. Приказал Господь играть солнцу в честь такого редкого торжества... — 45 —
|