|
Я не предполагал, что Гурджиев использует мои личные близкие отношения, чтобы создать практически невыносимое напряжение между мной и ближайшими мне людьми. Но и этого было мало: он безоговорочно требовал от меня действий, подрывающих мою репутацию, приобретенную в течение пятнадцати лет в угольной промышленности. Весной и летом 1949 года я должен был отказаться от с таким трудом установленных с тех пор, как я отделился от Успенского, условий работы, в которых я всегда оставался лидером. Теперь я стал учеником наравне со всеми и учился всему с нуля. В то время я совершал множество ошибок, каждую из которых Гурджиев непременно использовал для оттачивания своей язвительности. Одним из немногих просветов в тот мучительный год было значительное улучшение здоровья моей жены. Она несколько раз приезжала к Гурджиеву, и, видимо, он убедил ее в целесообразности такого отношения ко мне, поскольку, страстно восстающая против него сначала, впоследствии она приняла его необходимость и надеялась только на то, что я сумею достичь того, что от меня требуется. Если бы я это понял, возможно, мне было бы легче, но пока я терялся в догадках. Практически каждые выходные я летел или ехал машиной в Париж, захватив с собой нескольких учеников. Каждый раз меня уже ждали очередные задания. От него требовали помощи по всей Европе, и он часто посылал меня организовывать новую группу или встречать какую-нибудь важную персону. Я научился отказываться от того, что было совсем не в моих силах, но и без этого я делал слишком много. Теперь я понимаю, что, делая меньше, я упустил бы возможности, которые больше никогда бы не представились. Однажды в мае я приехал в субботу как раз к ланчу. Гурджиев спросил, есть ли у меня группа в Голландии. У меня не было с Голландией никаких связей. Он возмутился: «Как же так? Мне нужна группа в Голландии. Вы должны ее организовать». Элизабет, сидевшая, как всегда в углу за пианино, сказала, что у нее есть школьная подруга-голландка, которая сейчас живет в Гааге. Он заметил: «Она может помочь. Напиши ей». Мы как раз организовывали занятия ритмическими упражнениями, или «Движения», в Лондоне, поэтому я не принял всерьез голландский проект. Гурджиев частенько настаивал на жизненной важности какого-нибудь плана, позже никогда к нему не возвращаясь. Так, его предложение арендовать Chateau de Voisisns больше никогда не упоминалось, а сейчас он вел переговоры об аренде гораздо меньшего помещения. На следующие выходные, приехав в Париж, я был встречен вопросом, что я сделал в Голландии. «Пока ничего», - ответил я и был буквально оглушен криком: «У меня нет времени! Ты думаешь, я буду жить вечно? Мне нужна связь с голландцами из-за Индии. Ваша английская Индия меня не интересует. Мне нужна голландская группа для связи с голландской Индией». Я не понял, к чему он вел, но по крайней мере, было ясно, что он говорит серьезно. Элизабет написала подруге, бывшей секретарем Международной Ассоциации по охране пастбищ и знакомой со многими полезными людьми. В результате меня пригласили прочитать лекцию в Гааге о Гурджиевской системе; голландская группа начала свое существование. Только через девять лет, с приходом Субуда, я понял настойчивость Гурджиева в установлении контактов с голландской Индией. — 223 —
|