|
Когда-то в юности он думал уже подобным образом, но мысль эта всякий раз упиралась во взрыв липкого потного ужаса, который рассыпал во прах любое дальнейшее размышление. Оставались лишь какие-то междометия: «как это я - никогда больше...? никогда!!! никогда!!! абсолютно никогда!!!...» В дни же, последовавшие за странной лекцией, Костя стал приучать себя не бежать от этого липкого, судорогой скручивающего ужаса, а, напротив, идти ему навстречу, продолжая думать о смерти, о полном и окончательном исчезновении. Через несколько дней это удалось. Оказалось, что ужас переваливает за некоторый пик, а затем на его место приходит совершенно новое чувство. Переложить его на слова очень трудно, но Костя попробовал записать ассоциации, которые от этого чувства остались: «Как в детстве меня охватывал ужас перед Ничто, но сейчас я не убегал от него. Усилием воли продолжал проникать вглубь ужаса, который выходил на максимальный уровень, а после вдруг преобразился в экзистенциальный пик духа, переживание чего-то вечного по сути и одновременно преходящего, общечеловеческого. Мне как будто открылось величие человека, стоящего лицом к лицу с молчащим холодным космосом, постигающим, что мгновение преходяще и что всё когда-либо окончательно и бесповоротно исчезнет - и при этом имеющим мужество творить смыслы и совершать поступки... Человек наедине с собой и своим абсолютным одиночеством... Это было высокое состояния духа. В нём была какая-то отчаянная романтика. Романтика от ясного переживания того, как на каждый найденный человеком способ быть, само Бытие отвечает безупречно выверенным ходом, дающим понять, что Жизнь бессмысленна, Бога нет, а ты - пустое место неустойчивого равновесия Проявленного и Непроявленного. Этим, возможно, дается шанс человеку опереться на себя в разверзнувшейся пропасти Нигде и Никогда». Несколько дней после этого переживания Костя вынашивал гордое и одновременно скорбное чувство романтического атеизма. Перечитывание средневековых мистиков еще более углубляло это состояние. Эрхардт, Сузо, Таулер, Ареопагит - смыкали Ничто Хайдеггера и божественное Ничто. То, что раньше было предметом Костиных рассуждений, проникло, наконец, в область чувств. В эти дни он читал очень много из средневековых авторов. Особенно глубоко запали в Костину душу рассуждения Фомы Кемпийского, современника Мартина Гуски. Костя принимал Фому (его «Подражание Христу»), тут же отвергал, переиначивал, подвергал деконструкции, прочтению с точки зрения ницшеанства и экзистенциализма... Все это еще найдет отражение в истории Мартина Гуски... — 7 —
|