Русская Философия. Энциклопедия

С о ч.: О материалистическом понимании истории. Спб., 1907 (2-е изд. - Одесса, 1921); Материализм и критический реализм. Спб., 1908; Современная энергетика с точки зрения эмпирио­символизма // Очерки по философии марксизма. Спб., 1908; Новые веяния. Спб., 1910; Столпы философской ортодоксии. Спб., 1910; Мировоззрение и мировоззрения. Спб., 1912; О сущности философии (К психологии философского миросозерцания). Одесса, 1921 (см. также: На переломе. Философские дискуссии 20-х годов. М., 1990; Философские науки. 1990. № 9); Теория относительности и ее значение для философии // Теория относительности Эйнштейна и ее фило­софское истолкование. М., 1923.

Лит.: Плеханов Г. В. Трусливый идеализм // Избр. филос. произв. М., 1957. Т. 3.

П. В. Алексеев

«ЯВЛЕНИЕ И СМЫСЛ» - труд Шпета, посвященный разбору и критике фундаментального соч. основателя феноменологии Э. Гуссерля «Идеи к чистой феномено­логии и феноменологической философии» (Т. 1). Его пуб­ликация в 1914 г. (Москва) явилась результатом коман­дировки Шпета в Германию (1910-1913), во время к-рой он посещал семинар Гуссерля в Геттингене. Идею фило­софии как осн. науки Шпет выдвинул в речи, произнесен­ной им при открытии Московского об-ва по изучению научно-философских вопросов 26 января 1914 г. Филосо­фия как знание о предельных основаниях любого на­учного, теоретического знания о сущем сама должна ис­ходить, по словам Шпета, из целого опыта знания «живо­го», дотеоретического, и даже обыденного, имеющего дело с самими вещами, бытием того сущего, к-рое от­крывается только непредвзятому, чистому от каких бы то ни было частнонаучных методологий с их «до­казательствами» и «построениями» и практических инте­ресов взгляду. Но источник этот, предупреждает Шпет, должен быть схвачен в своей сути не каким-то мистичес­ким прозрением, противопоставляемым «мертвящему» логическому познанию в понятиях, а проникающим сквозь него к бытию идеальному зрением разума - ин­теллигибельной интуицией. Осуществление этой интуи­ции возможно, по Шпету, только в пространстве принци­пиальной корреляции бытия социального в его истории и «одушевляющих» эту историю коллективных усилий по уразумению ее логики, «единства смысла» и «конкрет­ной целостности», на уровне знаков культуры, всегда име­ющих предметный смысл. Следуя общей для ряда фило­софских течений нач. XX в. установке на единство науч­ного знания, основания к-рому призвана дать филосо­фия, Шпет подчеркивает автономность науки в решении конкретных задач и утверждает значимость философии только в постановке предельно общих, принципиальных вопросов, таких, как «пространство, время, число, движе­ние, сила, жизнь, смерть, душа, общество». Их рассмот­рение, ведущееся на уровне «сущего бытия», к-рое явля­ется в этих формах, должно «указать каждому не только его место и назначение, но вскрыть единый смысл и еди­ную интимную идею, за всем многообразием проявле­ний и порывов творческого духа в его полном и действи­тельном самоосуществлении». Проект философии как осн. науки, по Шпету, не безразличен в своем осуществ­лении к имеющему место социальному устройству и господствующей идеологии, более того, разрушение этих последних составляет как бы его социально-историческую задачу. Шпет прямо связывает приход «основной науки» на смену изжившим себя формам материализма, спири­туализма и скептицизма и ожидаемое затем преодоление декаданса и апатии во всех областях культуры с крушени­ем «алтарей и престолов». «Я. и с.» открывается предис­ловием: «Первоначально у автора была цель ознакомить русского читателя с идеями феноменологии Гуссерля. Но уже с самого начала его неотступно преследовала музы­ка Вагнера, - все время он слышал «Тангейзера». Однако Гуссерль выделен всюду специальными указаниями и ссылками. Монография Шпета, как и мн. его работы, со­стоит почти на 9/ю из изложения хода мысли Гуссерля. «Критика» Гуссерля ведется Шпетом сначала очень ос­торожно и в весьма затемненных выражениях. Так, не разделяя мнения Гуссерля, что социальное бытие не дано нам первично в акте вчувствования, Шпет заявляет, что не может заниматься здесь этой темой, обещая в дальней­шем посвятить ей целую работу (что действительно вы­полняет в последующих трудах). Лишь в последней главе мы находим самостоятельные идеи Шпета, весьма интересные, но данные все же фрагментарно и сжато. Такая скромность в собственных суждениях на первый взгляд не согласуется с притязаниями Шпета на ориги­нальность. Дело здесь во многом в характере самой фе­номенологии, заявившей себя не как новое, очередное «направление» в западноевропейской философии нача­ла XX в., а как наиболее адекватное и полное выражение и осуществление «духа вечной философии», не гнушаю­щейся традиций классического философствования и в то же время не тянущееся за ней в бессильном эпигонстве. В феноменологии решаются те же «вечные» философс­кие проблемы сознания, бытия, времени, пространства, их отношений и взаимосвязи. Но единственно пра­вомерным методом и средством разрешения этих вопро­сов признаются средства самого же сознания, и прежде всего рефлексия. Однако остается «проблема возможно­сти» перехода от «наивной» т. зр. к феноменологической установке, проблема неизбежности, необходимости и обоснованности самого поворота к рефлексии. Уже в се­редине работы Шпет начинает критиковать Гуссерля за то, что, установив «принцип всех принципов» и показав, что реальность существует только через «чувственную данность», он различает как разные виды бытия бытие физических вещей и психическое сознание. Но «для тео­ретически непредвзятого взгляда», продолжает Шпет, бро­сается в глаза, что пропущен особый вид эмпирического бытия - бытие социальное, к-рое, «согласно принятому нами положению, должно иметь и свою особую данность, и свой особый способ познания». И далее Шпет говорит о том, что главную роль в этом особом способе познания играет т. наз. «вчувствование». «Именно исследование вопроса о природе социального бытия приводит к при­знанию игнорируемого до сих пор фактора, который толь­ко и делает познание тем, что оно есть, показывает, как оно есть». Шпет отмечает, что выделение Гуссерлем толь­ко двух родов интуиции - опытной и идеальной (эмпири­ческой и сущностной) - является недостаточным для опи­сания характера и способа возможного познания. Он на­мекает на нечто «третье», не составляющее вида двух от­меченных родов интуиции, но позволяющее им самим определиться в своей сущности и поэтому также являю­щееся первично данным родом интуиции. Еще В. Дильтей показал, что социально-исторические явления не даны нам как непосредственные чувственные явления, лишь как отражения действительности в сознании, а пред­ставляют собой саму непосредственную внутреннюю действительность, к-рая проявляется в сознании как из­нутри переживаемая связь. Особый акт этого пережива­ния Шпет называет уразумением или пониманием. Он указывает, что «именно в самом разделении интуиции на два рода и лежит то, что принуждает нас к новому воп­росу», лежащему в самой сущности этого разделения. Ведь должно быть, очевидно, некое соотношение эмпи­рической и сущностной интуиции, определяющееся «са­мим способом получения социальных интуиции». Выво­ды, к к-рым приходит Шпет, могут быть формулированы след. обр.: 1) феноменология в ее классическом виде не дает ответа на основополагающий вопрос о статусе смыс­ла как внутренней структуры самого предмета, ибо рабо­тает только с двумя несовместимыми видами интуиции (опытной и идеальной); 2) она не проясняет до конца воп­роса о статусе той сферы сознания, к-рая собственно и образует смыслы; 3) но сама ее направленность требует ответа на эти вопросы и имеет для этого все возможнос­ти; 4) возможное направление ответа - исследование смыслообразующей деятельности сознания так, как оно дано в социально-исторических связях, через введение особого рода первичной интуиции (социальной, герме­невтической), направленной прежде всего на истолкова­ние, интерпретацию словесных выражений. Сознание должно открыться не только как универсальное поле смыслообразования, но и как герменевтическое пространство, в к-ром человечество пытается понять само себя. Шпет приходит к утверждению, что мы вообще способны не­что различать и выявлять в его отличии от иного только в герменевтическом опыте сознания, к-рый в этом смысле единственно конкретно-первичен. Методом этого разли­чения и выражения (интерпретации) его пути становится для Шпета новая модель диалектики, к-рая определяется как сущностное свойство самого умозрения - вести диа­лог (спор) на уровне возможностей, предоставляемых самой предметной ситуацией, словом, понятием или иде­ей. В заключении к последней главе под названием «Смысл и уразумение» он пишет о том, что рассужде­ния, содержащиеся здесь, не являются чисто философ­скими и он не считает, что ответил здесь на какие-то воп­росы, признавая, что «феноменология может и должна быть основной наукой во всех смыслах и отношениях». По Шпету, феноменальный мир не отсылает ни к какому еще «горнему миру», символ имеет значение, но не бы­тие. Задачей философа может быть только усмотрение различий в «самих вещах», а не тщетный поиск помимо них существующего «всеединого мира», на основе «ми­стических интуиции».