|
Однако наш вопрос как раз в том и заключается: почему откровение не воспринимается так же непосредственно, как и чувственные предметы, почему получилась возможность под опытом понимать только чувственный опыт, почему такой принципиальный разрыв между верою и знанием, что «чем более невероятна и немыслима божественная тайна, тем большее воздаем мы почитание Богу, и тем более блестящую победу одерживает вера» (615)? Читая Бэкона, вы с первых строк видите, что «природа», «опыт», «наука» употребляется совершенно в специфическом виде и значении, притом совершенно догматически, равно как и любое сочинение из патристики употребляет эти понятия тоже в своем, специфически-мистическом значении. И, по крайней мере, Бэкон в «De dignitate et augmentis scientiarum» не дает обоснования своему эмпиристическому словоупотреблению. Где-то в глубине и в тайниках души философа и человека решаются судьбы его опыта; написанное же сочинение уже предполагает ту или иную, определенную степень мистичности опыта. Вникая в сочинения Бэкона, мы входим уже в совершенно определенную атмосферу; и нельзя спрашивать и требовать доказательство для нее, ибо это значит требовать доказательства для ценности и годности всей внутренней и внешней жизни философа. Хорошо рисует отношение Бэкона к религии К. Фишер ( Fr<ancis> Bacon und seine Schule, Х том Gesch<ichte> d<er> n<eueren> Philos<ophie> 1904, стр. 274–291). Он говорит (279), что бэконовская философия не может объяснить религии, она не может понять ни творческой фантазии в искусстве, ни сущности человеческого духа; у нее отсутствуют все органы для понимания взаимоотношения между Богом и человеческим духом. Такая философия может, рассуждает Фишер, или просто принять религию, или просто отвергнуть. И у Бэкона, у которого к тому же такая «подвижная» философия, мы находим беспрестанное то принятие, то отвержение религии. Правда, Фишер вспоминает главу «Об атеизме» из «Нравственных очерков», где именно механизм природы требует, по Бэкону, признания Высшего Разума для объяснения «удивительного порядка» (Бэкон. Собр. соч., рус. пер. II, стр. 360), так что «теоретические построения Бэкона не мешали ему признавать религию». Но все это рассуждение Фишера как раз указывает на разрыв между верою и знанием, который бездоказательно лежит в основе всей Бэконовой философии. Самостоятельная роль индукции и утилитарный взгляд на науку поэтому и стали возможными, что знание потеряло мистический смысл, и от «веры», от этого ?????? ?????? апостола Павла («Верою разумеваем», Евр. <11.3>[7]) осталось только доверие чему-то, собственно говоря, неизвестно, чему. — 5 —
|