|
В известном смысле, масштабы влияния генетики на духовную жизнь в конце ХХ – в начале ХХI века, столь же велики, как и физики на рубеже XIX и ХХ веков. Применительно к человеку, основные понятия и термины генетики и генно-инженерных технологий, несут не устраняемую, эмоциональную и этическую нагрузку и вызывают тем самым значительный общественный резонанс, причем только изредка позитивный. Значительно чаще этот резонанс негативный. Любая рефлексия о настоящем и будущем генетики уже не имеет идеологической и политической нейтральности[3]. П. Уолп следующим образом метафорически подытоживает суть вызванных генетикой революционных изменений в культурной и духовной жизни современного человека: “Генетические технологии поставили нас лицом к лицу с необходимостью беспрецедентных и иногда необратимых решений. И мы должны принять это решение, воспользовавшись всей человеческой мудростью и проницательностью, с учетом нашего научного, религиозного и философского наследия. Этот процесс можно осмыслить, взглянув сейчас в глубину изменений, происходящих в современной генетике, ее тенденцию создать биологический портрет человеческого поведения, духовной и материальной природы, — короче говоря, портрет генетической сущности личности” [Wolpe, 1997]. Но если в массовом сознании возникает такое понимание задач генетики, то, действительно, и образ самой генетики формируется в соответствии с этой установкой. Интересно, что у человека происходит как бы двойное ментальное взаимное отражение: себя через призму генетики и самой генетики — через ее влияние на восприятие человеком смысла собственного существования и своего места в реальном мире. Таким образом, судьба отдельного индивидуума, будущее науки и всего человечества затягивается в единый узел. Означает ли это, что традиционные философские категории и проблемы утрачивают свой смысл и обесцениваются в результате прогресса генетики, информатики, психологии и создаваемых на их основе довольно изощренных технологий, целью которых является управление и контроль над деятельностью и социальным поведением отдельных личностей и социальных групп? Положительный ответ на этот, в известной мере, риторический вопрос стал бы симптомом глубочайшего перелома, на наш взгляд, катастрофического разрыва в культурной и социальной истории человечества. Скорее, речь должна идти об очередной глубокой трансформации “вечных вопросов” человеческого бытия, на которые однозначные и окончательные ответы никогда не будут получены, хотя поиски их инвариантны как непременное условие развития духовной жизни человечества. — 7 —
|