Леонид Соловьев превосходно знал фольклор — и русский и народов Востока, знал и по устным рассказам и по книжным источникам. С детства он был знаком с народными сказками, которые, как известно, были своеобразной реакцией народной мысли на вековой гнет, на притеснения со стороны правящих классов. Отвлеченная мечта о победе справедливости, далекая и почти нереальная, принимала в них земные, воплощенные в плоть и кровь образы. Для нас очевидно, что Л.Соловьев знал классические сборники русского фольклора, начиная с народных сказок А.Афанасьева, пословиц и поговорок В.Даля. Он был знаком с русской повестью XVII века, где фольклор входил в письменность то почти в неприкосновенном виде, то становясь материалом для новых поэтических решений («Повесть о Шемякином суде», «Повесть о Савве Грудцине», «Повесть о Фроле Скобееве» и др.). Писателю были хорошо известны произведения Рудаки, Фирдоуси, Хайяма, Низами, Саади, Хафиза; он также хорошо знал многочисленные сборники притч, сказок, анекдотов, многие из которых упоминаются в его повести о Ходже Насредднне. Притчи, пословицы, афоризмы — все это вошло и в эпиграфы к отдельным главам, и в реплики действующих лиц, и в авторские описания. Вот, к примеру, идет разговор Ходжи Насреддина и его спутника: — Я думал, эта девушка ангельской красоты. А на самой деле ничего особенного. Ей до Арзи-биби, например, далеко. — Вспомни Саади: «Чтобы понять всю красоту Лейлы, надо смотреть на нее глазами Меджнуна»,— ответил Ходжа Насреддин». Ссылки подобного рода часты в тексте книги. И возникновение их — не попытка «пышной стилизации»: в устную речь жителей любого таджикского и узбекского кишлака входят строки великих поэтов Востока — Саади, Джами, Бедиля. «Повесть о Ходже Насреддине» родилась как повесть-сказка. И как всякая народная сказка, даже самая забавная, она прозвучала аллегорически. Л.Соловьев создал здравицу в честь Человека — реального, живого, думающего, чувствующего, имеющего право на радость и счастье. Мысль о Человеке и Человечности пронизывает всю повесть. И в стилизованной песне Ходжи Насреддина эта мысль приобретает законченную форму: Арык бежит — для меня, Пчела гудит — для меня, Цветут сады — для меня, Потому что я человек. Певцы поют — для меня, И в бубны бьют — для меня. Горит душа, у меня, Потому что я человек. Поля вокруг — для меня, Ишак мой — друг для меня, Зовет дорога меня, Потому что я человек! Этот мотив — все во имя человека — проходит через обе книги «Повести о Ходже Насреддине», родня и объединяя их, хотя они — «Возмутитель спокойствия» и «Очарованный принц» — несколько разнятся стилистически. — 127 —
|