Беседы с Нострадамусом. Том 2

В ходе многомесячной работы с Нострадамусом над трансляцией его катренов, в конце концов, начал проявляться определенный алгоритм, схема. Но что-то не давало мне покоя. Поначалу это ощущалось как неясная тень, которая могла на доли секунд закрыть мой ум. Это было подобно кратковременному всплеску на спокойной поверхности — просто намек на то, что все не так, как кажется. Словно кто-то нашептывал: все гораздо многообразней, чем, кажется. Со временем это ощущение, сохраняя туманность, становилось сильнее. Где- то в глубине настойчиво стучалась мысль о том, что я всего лишь инструмент, но для чего?

Вначале я настолько сильно была занята проектом, что не осознавала это свербящее чувство неудобства. Поскольку все, связанное с проектом, было сверхъестественным и странным, то, что особенного могло быть в еще одном необычном ощущении? Пока нам удавалось интерпретировать около пяти или шести катренов за сеанс. Постепенно их количество выросло до тридцати. Катрены, относящиеся к прошлому, мы проскочили в первую очередь и очень быстро. Он обещал вернуться к ним, но считал, что катрены, посвященные настоящему и будущему, наиболее важны для нас.

По мере трансляции катренов чувство дискомфорта становилось все более очевидным. Часто, когда я зачитывала ему катрен, он немедленно давал мне интерпретацию. Иногда он просил меня повторить его, подчеркивая определенные фразы и произнося по буквам некоторые слова. В эти моменты у меня появлялась мысль, что он не узнавал свою собственную работу. Сначала я думала, что это потому, что трансляторы так редактировали слова при переводе на английский, что катрены менялись до неузнаваемости. Я чуть ли не видела, как он почесывает затылок, соображая, что за катрен я читаю. Когда мы шли дальше, я задавалась вопросом, а действительно ли он узнал катрен?

Однажды, я спонтанно бросила Брэнде: «Вот было бы забавно, если бы мы помогали ему писать это». Я произнесла это едва слышно, и вдруг почувствовала, как холодок пробежал по всему моему телу.

«Да, — ответила Брэнда — он сказал мне: «Пожалуйста, повтори это. Я не расслышал и записываю. Не могла бы ты произнести это по буквам?» Она рассмеялась своей шутке, но мне вдруг стало не до шуток. Меня буквально пронзил холод. Смутные, свербящие мысли, которые преследовали меня, приобрели теперь форму и вещественность. По какой- то причине эта мысль испугала меня, потому что была непостижимой. Затем я вспомнила, что он говорил о том, что не может закончить седьмую центурию катренов, потому что линии времени не ясны. Тут я поняла суть его объяснения, как он получал свои катрены. Он сказал, что писал, находясь в трансе, и это некие силы за пределами зеркала двигали его рукой. Когда он возвращался в сознание, то осознавал, что увидел, но часто удивлялся тому, что написал. Пребывая в трансе, он видел несколько явлений — сцена за сценой. Затем он замечал, что записан только один катрен, но сложные смыслы касались всего, что он увидел. Часто он удивлялся сложности загадки и признавался, что ему кажется, будто некий другой элемент, а не его сознательный ум, так ловко справлялся со словами, складывая их в мудреные загадки.