|
Всякий научный работник обычно в наибольшей степени обязан тем ученым, которые в отличие от ныне живущих уже не услышат слова благодарности. Более редкой является ситуация, подобная той, что сложилась сегодня в теории языка, когда, отвечая на вопрос «Кто тебе ближе всех?», приходится перешагивать через столетия; новая теория языка, находящаяся в стадии становления, вынуждена неоднократно возвращаться к той фазе философии, когда феномен языка стоял в центре картины мира. Общеязыковедческая проблема универсалий, по моему убеждению, должна быть вновь по–современному поставлена в теории языка там, где она (подобно многим недостроенным соборам) продолжает стоять, так и не решенная слабеющими силами схоластического умозрения. История понятия «символ» уводит нас еще дальше и обнаруживает в аристотелевской концепции роковое сопряжение (синхиз) двух идей. Конечно, звуки языка являются в равной степени и знаками координации, и приметами, причем одновременно. Только они будучи знаками координации, отображают тот мир, о котором идет речь, не так, как это представляли себе сторонники античной концепции узнавания. Аристотель в своей формуле символа (см. § 12.3) слишком упрощенно соединил изъявительную и репрезентативную функцию языковых знаков, а схоласты, насколько мне известно, были не в состоянии достаточно адекватно и четко отделить connexio rerum[18], на которой основано указание, от ordo rerum[19], лежащего в основе назывных знаков языка. С иной точки зрения и в применении к чистой теории языка речь идет о в высшей степени корректном различии между дейксисом и назывным, понятийным восприятием, которое провела еще во времена древних греков новорожденная грамматика и которое было утеряно в философских концепциях. Новая теория языка должна исправить обе ошибки и вновь достичь непредвзятого понимания посреднических свойств языкового механизма во всем их разнообразии. Наряду с символическим полем должно быть реабилитировано указательное поле, а экспрессия должна быть отделена от репрезентативной функции языковых знаков как самостоятельное структурное образование. Первая из этих задач, я надеюсь, достигнута в даной книге; для решения второй необходима новая книга на тему «Экспрессия в голосе и в языке». Я чувствую обязанность сердечно поблагодарить своих коллег. Ибо эта книга — результат длительных лингвистических исследований, и я бы не смог ее написать без помощи компетентных сотрудников. Мой ассистент, д–р Бруно Зоннек, деятельно помогал мне на всех этапах создания книги, он привлек к работе некоторых своих друзей, молодых компаративистов; так, д–р Локкер работал вместе с ним над проверкой идеи о новом классе слов — продемонстративах. Я с благодарностью вспоминаю также поучительные дискуссии в русле моего семинара летом 1932 г., когда проф. Курилович в течение семестра занимался в нашем кружке. Обновленные и длительные гуссерлевские исследования велись под руководством д–ра Кэте Вольф, специальному попечению которой были вверены также исследования экспрессии, которыми мы уже несколько лет занимаемся в моем институте. Осциллографическую передачу произносимого слога на приложенной таблице я имел возможность позаимствовать из совершенно самостоятельного исследования, которое тоже сюда относится; д–р Бреннер, осуществивший это исследование, избрал путь по которому аналогичным образом идут также Джемелли и Пастори, добившиеся на этом пути значительных успехов (см.: Elektrische Analyse der Sprache. II. — «Psychologische Forschungen», 18, 1933). Кроме анализа фонетического оформления слова и предложения в работе Джемелли и Пастори уже частично выявились те «фонетические индивидуализмы», которые нас больше всего интересуют в исследованиях Бреннера по теории экспрессии — 7 —
|