Теория языка

Язык сродни орудиям труда; он тоже принадлежит к жизненно необходимым инструментам, представляя собой органон, подобный вещественным инструментам, то есть материальным средствам, не являющимся частями тела. Как и орудия труда, язык есть специально сконструированный посредник. Только на этого языкового посредника реагируют не материальные предметы, а живые существа, с которыми мы общаемся. Тщательное определение посреднических свойств языкового механизма должно быть произведено в том цехе и силами тех, кто обладает наиболее точным знанием этого механизма. Ближе всего знают человеческие языки филологи и лингвисты. На страницах этой книги язык и его структурные законы будут подробно рассмотрены в лингвистическом цехе. Если предзнаменования не лгут, то мы движемся навстречу новому взлету сравнительного языковедения — некой фазе универсального сравнения человеческих языков, на которой должен быть на более высоком уровне реализован тот замысел, который маячил уже перед В. фон Гумбольдтом и его современниками.

Первое положение универсального рассмотрения — это тезис о существенном структурном сходстве всех известных и изученных человеческих языков; существительное «язык» в единственном числе имеет вполне определенный смысл и является верифицируемым. Мы формулируем четыре тезиса о языке, верных для всех конкретных языков. Мне кажется, они должны были бы быть не только достаточно широкими, но одновременно и достаточно точными и фиксировать такие пределы сходства, в которых могли бы быть систематически очерчены все реальные различия. Именно эту веру и эту надежду я связываю со своей книгой.

Охотно признаюсь, что все важнейшее, что должно быть сказано, было предвосхищено работой крупнейших языковедов: начиная с указательного поля языка, известного уже древним грекам и вновь обнаруженного в наше время Вегенером, Бругманом и Гардинером и кончая тончайшими деталями символического поля, постоянно стоявшего в центре грамматического анализа и эксплицитно описанного современными исследователями истории всех семей индоевропейского языка. Для моей книги в большей степени, чем для других, подходят слова Тассо: «Всем этим я обязан лишь вам». Конечно, формулировка постулатов в большинстве случаев потребовала некоторого обобщения и упрощения; нередко эта формулировка даже должна была вырабатываться заново. Именно это составляет основное содержание книги и дает ей право на существование. Предлагаемое в ней понятие поля — продукт современной психологии; читатель, желающий понять его изнутри, проследит за его возникновением в рамках хроматики применительно к феномену контраста. Ученики Херинга различали при этом «внутреннее поле» и «внешнее поле». Мы будем систематически определять внешние поля языковых знаков в том же русле и с должной логической тщательностью вырабатывать понятия указательного и символического полей языка, исходя из самого широкого круга обстоятельств, при любых процессах говорения, оказывающих решающее влияние на языковой смысл. Наличие в языке не одного, а двух полей — это уже новая концепция. Но эта концепция, как мне кажется, идеально согласуется с одним давним философским утверждением. Она верифицирует на лингвистическом материале тезис Канта, согласно которому понятия без наглядных представлений пусты, а представления без понятий — слепы; она показывает, как речевое мышление одновременно мобилизует названные два фактора, принадлежащие совершенному познанию, в их причудливом, но зримом переплетении. То, что Кассирер описывает как две фазы развития человеческого языка, — это двойственность, неизбежно присущая любому языковому явлению, а также характеризующая — сегодня, как и всегда, — язык в целом. Так по крайней мере обстоит дело в основных сферах естественной речи, если предельный случай суждений, конструируемых чистой логикой, равно как и предельный случай символического языка, искусственно «очищенного» от всякой наглядности, надлежащим образом рассматривать именно как предельный случай, а не как норму. К этому следует еще многое добавить. Пока лишь заметим, что теория двух полей исходит из того, что наглядное указание и представление несколькими способами ровно в той же степени приближаются к сути естественного языка и составляют эту суть, как составляют ее абстракция и понятийное восприятие мира. Это и есть квинтэссенция развиваемой здесь теории языка.