Шаматха и махамудра

Рассуждая о том, как мы можем отдать благо другим, мы должны подумать: возможно ли чем-то поменяться с другими? Очень даже возможно! Но существуют два препятствия, кото­рые мешают нам обмениваться местами с другими, направлять на других своё стремление заботиться о них больше, чем о себе. Эти препятствия относятся к философским установкам. Пер­вое состоит в том, что мы считаем себя и других абсолютно раз­ными сущностями. Второе препятствие в том, что мы полагаем, будто чужое счастье нас никак не касается. Отсюда можно сде­лать вывод, что для нас не имеет никакого значения то, что происходит с другими.

Как удаляется первое препятствие? Самое важное омраче­ние в нём — неведение, заблуждение, из-за которого мы считаем, что «я» и «другой» изначально существуют совершенно от­дельно в абсолютном смысле.

В связи с этим мы немного поговорим о буддийской теории пустоты. Буддийские философы утверждают, что все заблужде­ния, если проследить их происхождение, сводятся к неведению[7]. Обратите внимание, что мы говорим не о каких-то абстрактных фантазиях, а о том, как возникают наши эмоции в жизни. Поэ­тому постарайтесь соотнести сказанное с собственными чув­ствами. Если в нас зарождается гнев, когда кто-то заявляет: «Ты глуп», — то у нас возникает чувство твёрдого, конкретного «я», которому адресуется удар. Мы чувствуем так, как будто «я» — это то, что мы можем найти непосредственно в нашем теле. И если потом вас спросят: «А что он тебе, собственно, сказал?» — вы рассерженно ответите: «Он сказал, что я собака!»

Важно уметь различать два понимания собственного «я». Одно «я», которое мы называем условным «я», действительно существует. Второе же «я» является, по существу, ложной проек­цией наших фантазий о своём «я». Различить эти два «я» чрезвы­чайно трудно, поначалу они смешаны почти как вода и молоко.

То «я», которое мы ощущаем в себе, когда нас кто-то назы­вает «собакой» и у нас возникает гнев, — отрицается. Это объект отрицания. Потому что в данном случае мы говорим не о произ­водном от наших психофизических совокупностей «я», а о неко­тором абсолютном, самосущем «я», на которое направлен упрёк того человека.

Но если мы говорим о каком-то своём абсолютном «я», то на­чинаем о нём заботиться, поскольку оно для нас вечно и абсолют­но. Мы думаем, что это нечто незыблемое, постоянное, окружаем его заботой. И когда кто-то пытается обидеть наше постоянное «я», мы считаем это тоже чем-то твёрдым и постоянным, ухваты­ваемся за своё ложное представление. В результате такого пони­мания ситуации, когда кто-нибудь говорит нам грубые слова, у нас возникает гнев, мы сердимся, если же кто-то говорит прият­ное, мы благоволим к нему — он делает приятно нашему «я».