|
Затем и Гурджиев со своей партией, включая Гартманов, отбыл в Германию. Я не предполагал, что знакомство с Гурджиевым, Успенским и Гартманом как-то проявится в будущем. Моя жизнь была слишком полна событиями и интересна, чтобы подчинить себя дисциплине, которую, скорее всего, потребовал бы Гурджиев. Глава 6 Политика, большая и малая В предыдущих главах я нарисовал довольно однобокую картину моей жизни. Может показаться, что большая часть моего времени и сил была отдана поискам истины. На самом деле, днем и ночью я был погружен в разведывательную деятельность, а встречи с князем Сабахедцином служили скорее отдыхом, чем основным занятием. Оглядываясь назад, на годы, проведенные в Турции, я поражаюсь тому, насколько мало меня затрагивали те люди, с которыми я имел дело. Миссис Бьюмон и князь с любовью относились ко мне, но не могли понять моей одержимости политикой. Князь как-то сказал ей: «Notre enfant genial a le coeur encore glace» ("У этого гениального ребенка ледяное сердце"). Многому суждено было случиться, прежде чем лед растаял. Я крайне требовательно относился к себе и окружающим. С августа 1919 года по январь 1921 я работал, не покладая рук и ни минуты не отдыхая. Я стремился знать все, что происходит на Ближнем Востоке и почему. Турецкая национальная армия сражалась на трех фронтах: в Смирне, Силиции и Армении. Французы воевали с арабами в Сирии. Русские проникали на Кавказ. Венизелос был свергнут, плебисцит провозгласил Короля Греции Константина. Американцы под давлением крупных нефтяных компаний искали плацдарм в Месопотамии. В Армении, Азербайджане и Туркестане образовывались новые правительства, и никто не знал, чего от них ожидать. В мою контору со всех концов собиралась информация, и я составлял по Двадцать и больше донесений в неделю. Но больше всего меня занимало несчастное турецкое правительство в Константинополе. Британское министерство иностранных дел настаивало на de jure статусе правительства султана и не хотело признавать de facto авторитет националистов. Я считал возможным и необходимым примирить оба правительства, особенно после устранения Венизелоса, бывшего главным препятствием для установления В3аимопонимания с Грецией. Я стал близким другом кронпринца Абдула Меджид-эффенди, который, возможно без должных на то оснований, был Уверен, что я спас ему жизнь. Однажды ранним майским утром 1920 года меня разбудил телефонный звонок, и в трубке я услышал голос самого кронпринца. Это было настолько против правил, что я едва мог отвечать. Очень взволнованно он просил меня приехать во дворец Долма Багче, где находилась его резиденция, чтобы взять письмо, которое он адресовал лично британскому главнокомандующему. Он добавил, что арестован султаном и боится быть убитым. — 59 —
|