Свидетель или история поиска

Время шло, князь не выказывал никаких признаков нетерпения. Было, наверное, уже половина девятого, когда появился Гурджиев. Без тени смущения он вошел, приветствовал князя по-турецки с акцентом из странной смеси культурного османли и какого-то грубоватого восточного диалекта. Когда нас знакомили, я взглянул в самые необычные глаза, которые я когда-либо видел. Глаза отличались один от другого настолько, что я решил, что дело в освещении. Но как выяснилось потом, миссис Бьюмон тоже это отметила, добавив, что дело было в выражении глаз, а не в их форме или каком-либо Дефекте. Он носил длинные черные усы, свирепо закрученные кверху, на голове был колпак - астраханская шапка, обычная для жителей восточных деревень, но редко встречающаяся в столице. Когда после ужина он снял этот головной убор, я увидел, что его голова была выбрита. Роста он был небольшого, но очень крепкого телосложения. Я подумал, ему должно быть около пятидесяти, а миссис Бьюмон была уверена, что он гораздо старше. Позднее он скажет мне, что родился в 1866 году, а его родная сестра будет спорить и уверять, что это был 1877 год. Его возраст, как и все, что его касалось, было тайной.

Французским , равно как и английским, он не владел, поэтому разговор шел по-турецки, который миссис Бьюмон только понимала, но на котором не могла говорить. Мне было очень легко с ним, но она призналась позже, что чувствовала себя не в своей тарелке, как если бы он знал о нас нечто, что мы всеми силами стараемся скрыть. Мне так не показалось, и лишь позже я узнал, что Гурджиев умеет быть другим для каждого нового человека.

В Константинополе он находился уже около двух месяцев. Сюда он приехал из Тифлиса, столицы Грузии, где основал Институт для того, чтобы обнародовать результаты собственных исследований. Он намеревался отправиться в Европу по приглашению Жака Далькрозе, основателя эвритмии, у которого был собственный центр в Геллеро, в Германии.

Явно желая вовлечь меня в беседу, Сабахеддин упомянул о нашем интересе к гипнозу и попросил меня рассказать о моих опытах. Я заговорил, Гурджиев внимательно слушал. Я почувствовал, что он не столько следит за моими словами, сколько переживает моей опыт вместе со мной. Никогда раньше я не испытывал ощущения понимания - даже лучшего, чем я сам понимал себя. Как только я закончил рассказ, Гурджиев пустился в длительные пояснения, которые доставили нам с князем чрезвычайное удовольствие и восхитили нас. Он говорил как специалист, равно знакомый с теорией и практикой гипноза. Позже я пытался передать его рассуждения миссис Бьюмон, но в замешательстве обнаружил, что позабыл практически все, о чем он говорил. Подобные случаи неоднократно повторялись в дальнейшем, и многие годы прошли, прежде чем я уразумел их подлинное значение. В одном состоянии сознания мы видим, слышим и понимаем иначе, чем в другом. При переходе из одного состояния в другое, память не создает связи, поскольку память призвана привязывать наше внимание к одному узкому слою нашего опыта, иначе говоря, к одной временной линии.