|
В ту ночь мы пили вдвоем. К концу ночи четыре или пять бутылок были пусты. Я говорил, выражая свое мнение по какому-то важному вопросу, - но я начисто забыл, по какому именно. Но пока я говорил, я как бы вышел за пределы себя, слышал свой голос и даже следил за своими мыслями, как если бы это был не я. Я представлялся сам себе совершенно искусственным: ни мысли, ни слова не были моими собственными. «Я» - кем бы в тот момент это «Я» не было - был совершенно безучастным зрителем какого-то представления. Внезапно я вновь оказался внутри себя. Я сказал Успенскому: «Теперь я понял, что на самом деле означает самовоспоминание. Все эти годы я не видел настоящего Беннетта, до этого самого момента». Он ответил совершенно серьезно: «Значит, Вы с пользой просидели так всю ночь?» Я сказал: «Да, конечно, и просижу еще двадцать ночей, если понадобится». Он продолжал: «Если Вамудастся запомнить то, что Вы сейчас видели, Вы будете способны работать. Но поймите, что никто не в состоянии помочь Вам в этом. Если Вы сами не увидите, никто не сможет показать Вам». Вскоре он пошел спать, а я сел в машину и с восходом солнца отправился в Шорхем. Восхитительная красота летнего утра наполнили меня радостью, которую я редко испытывал прежде. Но я знал даже тогда, что потеряю все то, что только что приобрел. Я забуду и еще долго не вспомню, кто и что значил этот «Беннетт», чья жизнь каким-то образом произрастала из моей настоящей жизни. Я знал все это с каким-то спокойным отрешением, и радость видения реальности - хотя бы на час - ничем не омрачалась. Я смотрел на ласточек, порхающих над утренним полем, и говорил себе: «Только видение не делает человека сознательным». Как бы то ни было, на этом семинаре я продвинулся дальше, чем ранее, в достижении единства с теми, с кем я работал. Вновь на волосок от смерти Первого октября 1933 года завершилась та тысяча дней, в течение которых я обязался вести дневник. Помимо того, что выполнить это обязательство оказалось в моих силах, это постоянно напоминало мне о моем нестабильном внутреннем состоянии. Следующие два или три года упражнение постоянного повторения Иисусовой молитвы стало ведущим в моей внутренней жизни. Иногда я вел счет и оказывалось, что я повторяю ее от трех-четырех сотен раз в день до тысячи и более. В ней была и моя единственная надежда, и великое утешение. Мы с женой тогда нашли небольшую постоянную квартиру в Бэйсуотер и жили там очень счастливо и очень скромно. Но в начале 1934 года у меня вновь появились признаки туберкулеза. Шестого марта я написал: «Я оказался лицом к лицу с проблемой здоровья. По крайней мере месяц мне придется провести в постели». Я чувствовал огромный упадок сил, работа у Толлемаха стала тяжелым бременем. Я совсем исхудал, и моя не на шутку встревоженная жена настояла, чтобы я обратился к врачу. — 147 —
|