Причастие

Лука (22.19-20.)

Костя Лисовский оказался одним из первых, кто увидел только что законченное полотно Николая Ю., где изображена была Тайная Вечеря. Небольшая квартира на Петроградской стороне. Комната, которую художник использовал как мастерскую, заполнена светом весеннего дня. Мастер вышел, оставив Костю наедине с картиной. Тот присел на диванчик метрах в двух от полотна... Прошло, наверное, около получаса, когда он вдруг вздрогнул и довольно громким голосом, в котором чувствовались нотки тревоги, позвал:

• Николай Владимирович, где вы?

Со стороны кухни послышались шаги. Войдя в комнату, художник присел рядом с Костей. Он видел, что его гость взволнован, но ничего не говорил. Ждал, вертел пальцами сигарету. Костя, как будто не заметив его, продолжал смотреть на картину, точнее куда-то дальше – из ниоткуда в никуда, ибо глаза его были расфокусированы. Потом вдруг снова вздрогнул:

- Николай Владимирович, я был там... Там, внутри... Там все не так, как у Эль Греко, Леонардо или вот хотя бы у Николая Ге, - Костя встал с диванчика и в волнении заходил по комнате, - Здесь ты с неизбежностью попадаешь в пространство этого события. А в нем нет скорби, нет отчаяния, нет судорожности какой-то, той что видна у апостолов Эль Греко или Ге. Там только один вопрос звучит... нет, даже не звучит, а стучит в виски, стучит изо всей силы... Страшный вопрос... Я не могу его назвать словами, но это непременно страшный вопрос. И он меня лично касается, вопрос этот. Мне как-то не по себе стало...

Костя остановился и посмотрел на художника. Тот едва заметно улыбнулся, закурил.

• Вы очень точно все почувствовали, Костя. И я скажу вам, что это за вопрос. Чуть позже скажу. А сейчас пойдемте на кухню, я кофе сварил.

Волнение постепенно улеглось. Пока пили в молчании кофе, перед внутренним взором Кости стояла картина: стол, на котором стоит уже почти пустая чаша и блюдо с оставшимся еще куском хлеба; широкие скамьи, покрытые белой тканью; прямо перед тобой - Иисус и некто – видимо Иоанн - припавший к груди Учителя; справа и слева от него на скамьях, составленных буквой «П», возлежат апостолы – их лица и позы напряжены, как будто тот страшный вопрос, что почудился Косте, пронзает и вводит в оцепенение каждого из них; апостолов одиннадцать – кого-то нехватает, но на правой (для зрителя) скамье – вопреки канону – Мария Магдалина; с той стороны стола, которая обращена к зрителю, никого нет, - это место для тебя; и очень много света, - как вспышка...

• Николай Владимирович, а почему все апостолы у вас молодые? Ведь традиционно все, кто писал картины по Евангельским сюжетам, изображали многих апостолов, как седобородых старцев...
• Седобородые апостолы - дань церковной традиции. Нигде в Евангелиях нет упоминания о их возрасте. И я лично чувствую, что самому старшему из них едва ли больше сорока лет.
• А кого из них нет за столом? Иуда уже ушел?
• Нет, Иуда сидит возле Иисуса, по левую руку. Кто-то, видимо, просто вышел и на его место попадает зритель, как только что попали вы.
• Значит картина действительно затягивает тебя внутрь?

Художник опять улыбнулся. И промолчал.