Глобалия

Но в тот день было еще только три часа пополудни. Ребенок, доставшийся шанхайской безопасной зоне, пока еще смущенно улыбался среди полуобнаженных девяностолетних граждан, бьющих в барабаны и извивающихся в танце вокруг него. На маленьком герое красовалась искусно сшитая шапочка, с которой свисали два медных бубенчика. Патрик встретился с ним взглядом, когда кортеж проходил мимо кафе, где он сидел за столиком.

— Бедный парнишка, — подумал историк.

По своей воле Патрик ни за что бы ни стал присутствовать на подобном празднестве. Историк задумался над этим противоречием: трудно было найти более искреннего защитника Глобалии, чем он, однако большинство обычаев этой страны вызывало у него отвращение.

По каким-то непонятным причинам местные власти установили в городе довольно низкий уровень климати-зации. Патрик, утром того же дня прилетевший из Лос-Анджелеса, слегка дрожал. Конечно, его одежда была снабжена терморегулятором, который позволял легко скомпенсировать разницу в температуре. Но холод этот был скорее психологического, чем физического порядка. В своей цветастой рубашке, с повадками калифорнийского плейбоя, Патрик неуютно чувствовал себя посреди этой чужой ему толпы. Не таинственность или необычность приглашения взволновали Патрика, давно уже привыкшего к сумасбродным выходкам дяди. У него появилось предчувствие, что Альтман хочет сообщить какую-то важную новость, которая, быть может, круто изменит его жизнь. Как всегда накануне нового жизненного этапа, Патриком овладело меланхолическое расположение духа.

Толпа, шествовавшая по улице, была охвачена единым порывом. Этот праздник всегда пользовался огромным успехом. В отличие от большинства других, за исключением, может быть, только Праздника дождя, он находил глубокий, искренний отклик в душе каждого глобалийца.

Патрик всматривался в лица участников процессии. Большинству из них можно было только ужаснуться. Все они выражали ненасытную алчность, омерзительное самодовольство. Но прежде всего в глаза бросалось болезненное напряжение, выдававшее вечную неудовлетворенность. В душах людей, которые оказались во власти глобалийской системы, зияла бездонная пропасть.

Их раздирали желания, мучил неутолимый голод, они жаждали поглотить все, что только могла предложить коммерческая машина, но неспособны были насытиться. В их взглядах читалась прирученная свирепость, которая в этом торгашеском мире уже ни для кого не представляла опасности. В какой-то мере Глобалия нейтрализовала темные стороны человеческой натуры, обратив их против самих людей. Те, кто в прежние времена стал бы палачом, инквизитором или жестоким тюремщиком, отныне не пытали никого, кроме самих себя. Единственным орудием пытки служила раздутая до предела алчность, мучительное желание обладать. Несомненно, это был лучший из возможных миров.