|
Люди настолько зачарованы огнем, опустошающим поля, что никто не замечает Юкрида, который прихрамывая бредет по Мэйн–роуд, облаченный в большой не по размеру морской китель, с острым серпом за ремнем. Юкрид часто моргает глазами: вся его болезненная и истощенная фигура с головы до ног испачкана в грязи, в помете животных и в крови. Сальные пряди волос прилипли клицу, обе руки перевязаны грязными марлевыми бинтами. Он нервно втягивает голову в плечи и подозрительно озирается по сторонам сквозь упавшую на глаза челку; каждый звук, каждая тень пугают его. Он пробирается по краю кювета, обходя кучки детишек, глазеющих на горящие поля. Бог надел им на глаза шоры. Бог сделал меня невидимым; или, вернее, я и Бог, ибо такова была чистая сила моей решимости, голая мощь моего намерения. Я не бежал, я гордо ступал по дороге. Он проходит мимо дорожного знака у въезда в город, продолжая пробираться по кромке кювета, который становится все мельче и мельче. Наконец Юкрид очутился около бензоколонки. Улицы почти пусты. Женщины, обычно наполнявшие их в это время, заняты приготовлениями к банкету: они или готовят у себя на кухнях, или помогают накрывать столы в ратуше, где укулиты пируют перед тем, как рассыпаться по Мемориальной площади и перейти к танцам, пению и созерцанию фейерверка. Юкрид карабкается на парапет и протискивается меж двух колонок. Осмотрев улицу перед собой и увидев, что она пуста, он пересекает ее и ныряет в прямоугольную тень, похожую на гроб,которую отбрасывает живая изгородь. Примерно через каждые шесть футов в живой изгороди установлены воротца, так что таких прямоугольных теней много — словно множество гробов с открытыми крышками поставлено в ряд вдоль Мэйн. Юкрид перепрыгивает из одного в другой, словно иллюзионист, исполняющий какой–то мрачный трюк с использованием оптического обмана. Ветер сносил весь адский дым и чад с полей в сторону города, и видимость из–за этого, как легко догадаться, была несколько ослаблена — ясно? Одним словом, чем глубже я забирался в город, тем мутнее была атмосфера. Конечно же, это не шло ни в какое сравнение с теми всеобъемлющими туманами, что скатывались в долину со склонов зимними месяцами, но даже такая степень непрозрачности воздуха способствовала превращению заурядного, расхожего, банального в нечто совсем иное —чудесное, неземное и волшебное. Все было словно в легкой дымке, словно слегка размыто, что мне оказалось и на руку и нет, поскольку никто не видел меня, но и я точно так же никого. И все же я крался к своей цели, изо всех сил стараясь оставаться незамеченным и не поддаваться на пугающие уловки воздуха, света, тени, дыма, зрения, слуха, обоняния, рассудка, рассудка и еще раз рассудка. — 202 —
|