|
Диковинные насекомые пищали, выписывая в воздухе сложные траектории, подчиняясь дикому ритму, словно кто–то тянул их за невидимые струны то в одну, то в другую сторону. Они пролетали сквозь призрак, но никогда не садились на землю. Злобные пчелы, эти мрачные твари, были знаком того, что сам Дьявол был где–то неподалеку. Сам Дьявол был где–то неподалеку. Сам Дьявол был гдето неподалеку. Она простерла руки и попросила меня приблизиться. Я слышал, как шелестят сухожилия у нее под кожей. Я почувствовал, как слезы струятся по моим щекам и подбородку. Я попробовал их на вкус. Я не мог точно сказать, из чьих глаз они пролились. Ее грудь содрогалась в такт порывистому биению безумного сердца. & пальцы нащупали пульсирующую вену. Она опустила меня на переплетение обнаженных корней, отыскав там ровное место. Она провела губами по моей бугристой, как булыжная мостовая, спине, прошептала слова утешения моим измученным рукам, испуская легкие беглые вздохи. Она приложила глянцевитые кончики своих пальцев к немому хрящу моего горла, и я, воодушевленный легкой дрожью, начавшейся в нем, сделал попытку заговорить. Мне даже почудилось, что одно слово все–таки сорвалось с моих губ, но я не расслышал его за всем этим бормотанием в моем мозгу и так никогда и не узнаю, что это было за слово. Но как только это слово прозвучало, чары развеялись, и призрак начал таять на глазах. Тело Кози Мо стало неотличимо от его тенистого окружения, и, несмотря на всю крепость моего объятия, она ухитрилась выскользнуть из него и отправиться восвояси — в те области, куда ныне направляюсь и я. Я сразу же ощутил, как сильно я замерз, насколько грязен и как плохо себя чувствую. Но я даже и не пытался подняться с переплетения перекрученных и узловатых корней или хотя бы собрать одежду, которую я… которую она сорвала с меня в припадке безумия и которая теперь мирно лежала, разбросанная по земле вокруг. Я вытянул шею, оглянулся в поисках серпа. Оказалось, что он у меня в левой руке; моя правая — моя убийственная длань — была заляпана восковыми каплями извергнутого семени, и я обтер ее о кустик какой–то травы. Теперь я мог держать серп сразу обеими руками. Я вгляделся в зеленеющую гущу гирлянд лозы и вьюнка: растительный балдахин беспрестанно колыхался и дышал как живой. Я почувствовал себя так же, как чувствовал себя тогда, когда был еще совсем мальчишкой и прятался под простынями голый, сгорая от стыда, зажигая спички и… я сжал серп так крепко, что костяшки пальцев побелели. Воздух мгновенно наполнился какими–то тошнотворными испарениями. Я начал непроизвольно дрожать и дергаться. Чтото чужеродное отравляло меня изнутри — пропитывало дурными соками, серными парами, желчью и едкими кислотами. Изо рта у меня разило. Стволы упавших вековых деревьев угрожающе потрескивали и постанывали. Коварные лианы шипели и шевелились. Я ощущал покалывание в онемевших руках, ладони вспотели так сильно, что пот стекал на запястья и капал на живот. Я посмотрел вниз и увидел целую лужицу из моего кроваво–красного и дымящегося пота. — 198 —
|