Сознание и его собственник

30.

Итак, чье же оно, единство сознания? Единство единичного сознания, конечно, есть единство этого сознания, а единство множественного или коллективного или соборного сознания есть единство коллективного сознания! Я не играю словами и различаю значение, которое имеет genetivus subjectivus и genetivus objectivus, и я намеренно только подчеркиваю, что, раз ставится такой вопрос, то на него ответом может быть только указание на его неясность. Никакое "единство сознания" никому не принадлежит, ибо не есть вообще "принадлежность" или "свойство" или "собственность", оно есть только единство сознания, т.е. само сознание. Чье же сознание? – Свое собственное, свободное! А это и значит, другими словами, что – ничье! Может быть, какой-нибудь Иван Иванович скажет: я есмь единство сознания, – что же с ним делать? На мой взгляд, он будет прав, но только и Иван Петрович есть также единство сознания... Отсюда и возникает тенденция отожествить сознание с "душой" или "духом", и такие выражения: я, имрек, сознаю свое тело, свое социальное место, свое бессмертие, и под., лишите меня тела, социальных связей, а я все-таки останется. Однако тот же имрек может сказать: "як умру, то поховайте мене на могилі, серед степу широкого, на Вкраїні милій". Значит ли здесь "мене" сознание и его единство? Нет, конечно; это только значит, что "я" есмь социальная вещь, которая и определяет свои социальные отношения. В конце концов, так же нельзя сказать, чье сознание, как нельзя сказать, чье пространство, чей воздух, хотя бы всякий был убежден, что воздух, которым он дышит, есть его воздух, и пространство, которое он занимает, есть его пространство31, – они "естественны", "природны", составлять "природу" и относятся к ней, "принадлежат" ей. Но приводимые примеры, кажется, раскрывают, в чем смысл вопроса: чье – сознание? Чье – здесь само является социальной категорией, и Вл.Соловьев был глубоко прав, сопоставляя этот вопрос с вопросами: чей кафтан, чьи калоши? Если мы под сознанием и его единством понимаем идеальный предмет, т.е. рассматриваем его в его сущности, то лишено смысла спрашивать чье оно: к сущности я может относиться сознание, но не видно, чтобы к сущности сознания относилось быть сознанием я или иного "субъекта"32. Само я, как единство множества других "единств сознания", есть коллектив и собрание. Если же мы имеем в виду некоторую совокупность эмпирических переживаний, то они, разумеется, как эмпирические, приурочиваются к определенному времени и месту, равно как и к определенному географическому, социальному и историческому моменту. "Чье" здесь только призывает указать "вещь", с помощью которой должны для нас раскрыться некоторые социальные отношения. Ответить на вопрос "чье" здесь, значит указать, к какому пункту социального целого нужно отнести данную проблему, которую мы можем назвать, как выше, "объективацией", "изречением". В обсуждении соответствующих проблем, таким образом, нет решительно никаких препятствий указывать в качестве такого пункта любого имрека.