Сознание и его собственник

"Божественное есть дело Бога, а человеческое – "человека". Мое же дело не есть божественное, ни человеческое дело; оно не есть ни истина, ни благо, ни право, ни свобода; оно есть лишь мое дело, и это дело не есть общее дело; оно есть дело единственное, как и я сам – Единственный".

И что за грех, если, исходя из себя, такое я, имрек, Каспар Шмит, потом свидетельствует: "я принимаю мир за то, чем он мне и представляется, за нечто мое, мою собственность: я начинаю все относить к себе?" Я, имрек, тут абсолютно прав, – ибо некому даже оспаривать его права.

29.

Но если я пожелает укрепить за собою права собственности, захочет указать своих наследников и найти своих предков, указать свою мать и детей; если захочет найти самого себя и назвать свое имя, захочет найти себе место в среде своей же собственности, ему не обойтись без обращения на "ты" и без признания "мы". Он – прав, но исходя из себя, он сам себя связал, так что не может уже сказать: я, но и не только я, – дай руку, друг и брат! Если тем не менее он к этому так или иначе пришел, он должен признать себя неправым. Он должен слышать и разуметь голос брата, одно констатирование которого в собственности самого имрека уже заставляет его признать находящуюся "вне" и "над" ними обоими связь и единство. ??? ?? ???? ?????? ??... И всякое утверждение в этом направлении, или сама мысль ? нем, уже свидетельствуют, что суждение: я есмь единство сознания, как мы говорили, необратимо. Если, – продолжая оставаться на почве формально-логических определений, – мы, далее, отрешимся от мысли, от предрассудка, будто "индивид" есть минимальный вид, тогда ясно и то, что суждения с субъектом я не могут быть суждениями общими, ибо само я обобщению не подлежит. Нельзя, строго говоря, про "всякое" я даже сказать, что оно есть "единство сознания", потому что здесь уже обобщение, и я, имрек, оттирается на задний план. Следовательно, я, имрек, не есть, по крайней мере, – только единство переживаний и сознания, а есть скорее то, что отличает единство сознания от другого единства. "Собирая" сознания, мы не обобщаем их, а скорее множим, переходим от я к мы, и нисколько не покушаясь на единственность и незаменимость имрека, мы тем не менее ясно усматриваем в "множестве" не единства сознания, а опять-таки единство. Я, имрек, необходимо выступает в своей предназначенности, которая и есть установление и ограничение его пределов, его "определение": я не может не быть самим собою. Но его пределы суть также пределы других имреков, внутри же этих пределов каждый свободен: я – свободно, раз оно во всем остается самим собой. "Собрание" есть то, что уничтожает эти пределы, т.е. пределы каждого имрека, что уничтожает раздельность, дистрибутивность, – другими словами, что приводит к абсолютной свободе: здесь я освобождается от предназначенности, оно может не быть самим собою.