|
13. Мы подходим к чисто-философским предпосылкам, на ---------------------------------------- (111) «Апокалипсис нашего времени» (Версты 1927, № 2), стр. 336, 307, 303, 316, 345. (112) Ibid., стр. 305. (113) «Религия и культура», стр. 126. (114) Ibid., стр. 126. (115) «Сем. вопрос», т. 1, стр. 75, 78. [467] которые опирается Розанов. Все его мировоззрение, слагавшееся у него по поводу «случайных» тем, с которыми его связывал долг журналиста, при исключительной «правдивости» (часто переходившей границы «приличия»), оставалось верным той изначальной интуиции, которая легла в основу еще первой его книги «О понимании». Насквозь пронизанная рационализмом, уверенностью в «рациональной предустановленности» бытия, она в то же время представляет очень своеобразную мистическую интерпретацию рационализма. Бытие разумно, и его разумность открывается в нашем разуме, – все познаваемое заключено в понимании, содержится в его формах, но еще закрыто. Эта «параллельность» бытия и нашего разума как-то, по собственному признанию Розанова (116), предстала ему как раз в видении и определила самый замысел его книги «О понимании». Как из семени развивается растение, так из глубин ума развивается все знание, – и этот образ «семени», легший в основу первой книги, навсегда остался основным для Розанова. В одной из статей (117) он писал: «всякое ощущение беспросветно, темно для человека, непроницаемо в своем смысле, пока оно не будет возведено к смыслу чего-то, уже ранее присутствовавшего в душе». «Мы должны, – пишет тут же Розанов в линиях трансцендентализма, – понимать явления внешней природы, как только повторения процессов и состояний своего первичного сознания». Но рационализм, чуть-чуть приближающийся к трансцендентализму, сейчас же истолковывается у Розанова в смысле трансцендентального реализма. «Реальность есть нечто высшее, нежели разумность и истина» (118). А реализм тут же истолковывается. в линиях теизма, – чем прямо и категорически отвергается предположение о пантеизме Розанова. «Подобно тому, как мыслящему разуму есть соответствующий ему мыслимый мир.. – так и нравственному чувству – отвечающий ему долг, а религиозному созерцанию – созерцаемое им Божество» (119). Это не есть случайное выражение у Розанова, – он вею жизнь жил Богом (120). Но Розанов глубже других чувствовал божественный свет в космосе, непосредственное касание к трансцендентной сфере. Это, однако, не дает права говорить о пантеизме Розанова, ---------------------------------------- (116) Примеч. к письму Страхова в книге «Литературные изгнанники». стр. 342-3. — 413 —
|