|
---------------------------------------- (101) «В мире неясного и нерешенного», стр. 123. (102) «Уединенное», стр. 169. (103) «Около церк. стен», т. 1, стр. 91. (104) «Религия и культура», стр. 150. (105) Письмо к Голлербаху. См. Голлербах, Розанов. (Письма его), стр. 44 (106) «Сем. вопрос», т. 1, стр. 35 (107) «Темный лик...», стр. 265. (108) «Опавшие листья», Кол. 1, стр. 255. (109) «Люди лунного света», стр. 194 (110) «Из восточных мотивов» (стр. 15). Ср. «Сем. вопрос», т. I. стр. 25. [466] христианство «бессильно устроить жизнь человеческую» со своей «узенькой правдой Евангелия». Есть здесь и такие слова: «зло пришествия Христа...» (111). Христианство – «истинно, но не мочно», – написал однажды Розанов (112), – и историческое «бессилие» Церкви, тот факт, что она не овладела историческим процессом, не смогла внести в него свой свет, чтобы во всем преобразить его, – все это для Розанова есть «грех» Церкви. И тут перед нами выступает никогда до конца не выявленная его историософская концепция. Мы уже приводили очень глубокую его мысль, что «все, что потерял человек в мироздании, он находит в истории». Однако, это совсем не возвеличивает человека, как делателя истории: царственное значение, утерянное человеком в космосе, но вновь обретенное в истории, совсем не создается человеком. «Человек не делает историю, – читаем в той же книге, откуда взята только что приведенная цитата: – он в ней живет, блуждает, без всякого ведения, для чего, к чему» (113). Это больше, чем агностицизм, – это уже историософский мистицизм, часто близкий к историософскому алогизму Герцена или имперсонализму в истории философии у Л. Толстого. В той же книге в одном месте Розанов говорит о «неверных волнах истории», движение которых разбивается о монастырь, – но в личном сознании человека власть истории гораздо больше, чем это нам кажется. «Быть обманываемым в истории есть постоянный удел человека на земле. Можно сказать, надежды внушаемы человеку для того, чтобы, манясь ими, он совершал некоторые дела, которые необходимы – для приведения его в состояние, ничего общего с этими надеждами не имеющее, но очень гармоничное, ясно необходимое в общем строе всемирной истории» (114). Единственное «место», в котором человек может проявить личное творчество, есть семья, рождение детей, – и Розанов, как мы уже видели, всячески стремится раскрыть священное значение семьи, рождения детей. Розанов постоянно утверждает мистическую глубину, присущую семье, ее сверхэмпирическую природу («семью нельзя рационально построить», «семья есть институт существенно иррациональный. мистический») (115). — 412 —
|