|
Мне сложно было подчиниться необходимости выводить одну ступень из другой в прогрессивном порядке, демонстрируя внутренние логические противоречия, формы духа или категории. В финале такого изматывающего пути накопления логических противоречий ждала высшая последняя категория. Именно панлогизм подорвал во мне доверие к системе Гегеля. Покончив с ней счеты, я все же бережно сохранял ее великие истины, вплетая, где было необходимо, новые методы и понятия в те проблемы, которым он дал надуманные или фиктивные решения. Так происходило не только в эстетике, философии языка, философии морали, экономики и права, где решение многих проблем заметно отличалось от гегелевского. И в логике связи между естественными науками, историографией и философией показывали необходимость пересмотра основ гегелевских "Философии природы" и "Философии истории". Казалось, настала пора иначе осветить и выправить "Феноменологию духа", переплавив ее в "Феноменологию ошибки", и все это вместе в исследование истины, новое понимание истории философии. Существенно, что в логике, настроенной на диалектику (ценность которой я всегда признавал), я обнаружил следы заражения порочным академизмом традиционной метафизической теологии, основанной на абстрактной логике. Здесь я увидел исток произвольной поспешности, с которой Гегель сворачивал частные проблемы, несмотря на 7 мощные прожектора его высокого и искушенного интеллекта, которым все человеческое, казалось, было доступно. У Гегеля было широкое, строгое и глубокое восприятие моральной жизни, однако немецкий темперамент, не столько политический, сколько верноподданический, привязал его к мысли, что прусское государство достигло совершенства в политическом искусстве. У него была редкая для философов любовь к поэзии, музыке и изобразительным искусствам. Тем не менее он судил о них далеко не с точки зрения чисто эстетических культурных и социальных ценностей. Он подчеркивал лучше других мыслителей своего времени оппозицию научных доказательств и философских доводов, чтобы затем связать одно с другим в гомогенном процессе предвосхищения и завершения. В нем уживались ярко выраженный реализм и слепота к очевидным проявлениям реальности. Имманентист, он открыл нараспашку двери трансценденции. Механизм систематизации, однажды приведенный в движение, тянул его за собой, уничтожая зерна лучших и тончайших его мыслей и наблюдений. Как он понимал форму противоречивости, моменты диалектического движения? Где начинается контрарность, вид манихейского дуализма, который у Гегеля заканчивается примирением? Исследуя генезис противоположностей, анализируя понятие, трудно устоять в выводе, что контрарности не бывает вне различий, что она становится заметной именно в процессе подъема от одной формы к другой, от одного духовного действия к другому, от одного различия к другому. Так что для единства духа фундаментально именно различие, более того, само единство есть не что иное, как процесс различий, ведь неразличимое единство -мертвая и неподвижная математическая абстракция, где нет уже жизни. — 4 —
|