|
Уместно будет в нашем случае порассуждать и на такую тему, как ночные страхи. Спросите себя: чего современному человеку бояться ночью? (Имеется в виду — в лесу! На городских улицах всё знают, какие нынче опасности.) Но всегда, как отойдёшь от костра, темень становится особенно густой. Чернота липко окутывает, забирает под свою власть. Однажды мы с отцом приехали куда-то далеко-далеко, в заречные вятские леса, на телеге по узкому колдобистому просёлку. Как-то неожиданно в густых зарослях показалась бревенчатая стена избушки, да не с крыльца и окон, а задняя её сторона. Это была пасека. Перед окнами на открытой солнечной лужайке пестрели разноцветные ульи, гудели пчёлы, но со спины, из тени, как я её увидел, избушка представляла такое впечатление, будто курьи ноги из-под неё убрали только ради маскировки, чтобы нас сразу не напугать. Хозяином пчельника оказался дед чувашин со светлой бородой, тёмными глазами и в какой-то допотопной войлочной шляпе. Сотовый мёд был чудо пахуч и золотист, хозяин приветлив, но меня не покидало ощущение, что здесь с нами обязательно должно было произойти какое-нибудь чудо. Днём мы с нашей легавой собакой Лорой искали (и успешно!) тетеревиные выводки, а когда стемнело… Я теперь и не помню, зачем пошёл на ту глухую сторону избушки. И почему-то уже ночью, когда темнота установилась густая, как смола. Я ощупью сделал несколько шагов по узкой тележной колее, по которой мы приехали, завернул за угол и… замер, как вкопанный. Передо мной полыхал на земле молчаливым голубоватым огнём ворох небесных звёзд. Как будто это наш дед-пасечник, тайный волшебник, собрал их с неба (то-то и темень!), притащил целый мешок и до времени, когда понадобятся, вывалил в кучу за углом своей избушки. Да-да, я был так же поражён открывшейся картиной, как если б вдруг звёздное небо возникло у меня под ногами. И ещё это было, словно большой костёр, только он горел холодным голубоватым огнём, языки колдовского фосфорического пламени не плясали — тихо светились; вернее, как будто костёр уже прогорел. И теперь переливалась огнями куча холодного жара, только мерцала она неестественным бледно-синим огнём. Я долго боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть видения, неотрывно смотрел на него, не веря себе, затем осторожно приблизился, опустился на колени, с опаской прикоснулся кончиком пальца. Сине-голубой таинственный жар не исчезал. Я, чуть дыша, попробовал подобрать один “уголёк” — он так же ярко светился на моей ладони. Поднёс к лицу… Это была лёгкая, чуть влажноватая и мягковатая на ощупь гнилушка. Она освещала своим сказочным светом всё пространство мальчишеской пригоршни. — 11 —
|