Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Агент Карлоса получал огромные мешки с пись­мами, и их каждую неделю выбрасывали нераспеча­танными. Карлос объяснял это тем, что ежедневно беседует с бестелесным «сновидящим» — существом, которое он описал в своей самой фантастической книге «Искусство сновидения». Раз в году Кастанеде приходилось наугад выбирать мешок с письмами и с закрытыми глазами вытаскивать какое-нибудь пись­мо, что очень напоминало представление в Монти Холл. Карлос был обязан найти автора этого пи л Однажды он вытащил письмо с просьбой об интер­вью от бразильского репортера Грациелы Корвел которая работала в спиритуалистском журнале. Ему потребовалось два года, чтобы разыскать ее. Интер­вью появилось в двух номерах и стало важным собы­тием для движения «Ныо эйдж»[7].

В 1973 году Карлос согласился дать еще одно интервью, что бывало редко, с некоей Гвинет Грэй-венс, которое было опубликовано в «Харперс». Один абзац, в котором Карлос описывал свое детство, содержал по крайней мере десять пунктов откровен­ной лжи. Однако в мире дона Хуана такой вещи, как ложь, не существовало: «стереть личную историю» — это одна из задач мага. Без личной истории, к кото­рой мы так привязаны, как писал Карлос, мы свобод­ны для того, чтобы заново создавать себя, идти «до­рогой сердца*. Если в нашей жизни нет ничего, чем можно было бы похвалиться, или вызвать жалость, или привлечь внимание, значит мы в состоянии использовать свое сознание для исследований, при­ключений, «флибустьерства», потому что освободи­лись от изнуряющей сосредоточенности на своей «самости». Как объяснял дон Хуан, поддерживая свой «социальный фасад», мы себя истощаем, что очень опасно, поэтому «чувство собственной важности» — наш самый злейший враг.

Для многих читателей практика «стирания лич­ной истории» получила широкое поле для при­менения — супруги обманывали друг друга, скрывая свои проступки, рассерженные дети обвиняли доб­ропорядочных родителей, апеллируя к высоким ма­териям. Предписания Кастанеды совпали по времени с экспериментами того поколения со «свободной лю­бовью», медитациями, жизнью в коммунах. Они сти­рали граници: «праведно», «неправедно». Ложь пере­ставала быть ложью, — теперь это называлось «стал-кингом» или «контролируемой глупостью».

По моему мнению, призыв «стереть личную историю», означал нечто иное — это возможность вытес­нить болезненное прошлое, связанное с воспоминанием о воспитании в неблагополучной семье, хрони­ческом употреблении наркотиков и нервных срывах. С этой философией мага я могла бы бесконечно обновлять то, что Карлос называл моей «личной ис­торией», как если бы писала роман заново. Не было никакого мучительного чувства вины за аморальные поступки. Когда-то заниматься любовью в подъезде считалось вызывающим поступком, достойным во­ина, отвергающего общественный порядок, несовме­стимый с его собственными представлениями Исто­рия всегда должна меняться, доказывая выгоду «теку­чести» ученику,