|
А на другой день, проснувшись, долго лежала в постели, глядя на чистую свою комнату. Потом, влекомая каким-то импульсом, пошла к шкафу, из глубины его достала старые свои любимые вещи — вязаную кофточку, которую вязала она давно, еще с маминой помощью, теплые носки, купленные ею как-то в Прибалтике, в которых любила ходить по дому, старые, привычные и очень удобные спортивные штаны. И, одевшись в свои старые любимые вещи, как будто какое-то облегчение испытала. И от любимых этих старых вещей, от тепла их, казалось, и ей на душе теплее стало. Начало было положено. Она возвращается к самой себе. — Я возвращаюсь к самой себе, — сказала она своему отражению в зеркале, и улыбнулась, грустно — но все же улыбнулась. И хвостик завязала, пусть и маленький, но все же хвостик. И подумала: это ничего — волосы быстро отрастут... И начала возвращаться в свою обычную Настину жизнь... Через день — вышла на работу. Начала подолгу там задерживаться, как раньше, когда всегда находила, чем там заняться. А однажды вечером, придя домой, почувствовала желание сделать что-то новое, какой-то интерес к жизни стал в ней просыпаться. И она достала из шкафа красивую ткань, из которой так давно хотела сшить себе юбку. И увлеченно, как раньше, когда она в согласии с собой что-то творила — вязала или шила, или готовила какое-то новое блюдо, — приступила она к шитью. И несколько вечеров — неспешно, душевно, в свете своего желтого торшера — шила новую юбку для себя — новой Насти, очищенной, освобожденной от своих ошибок, продолжающей жить... И тихое это душевное творчество рождало в ней тихие какие-то, светлые мысли. Все так, как есть. То, что произошло, — прошло. Она получила то, что получила. Значит, она будет жить с тем, что есть, в том, что создано ею. Ее одиночество продолжается. Что ж, надо принять это как факт. И жить в этой ее жизни так, как она может жить, будучи той, кто она есть. И она ходила на работу, возвращаясь в интерес своих дел, обязанностей. По вечерам — читала, или занималась рукоделием под звук телевизора. Или ходила в гости к Полине Сергеевне, подолгу пила с ней чай. И не возвращалась больше мыслями к происшедшему. О чем думать, все, что она могла, — она натворила. Теперь — получай последствия. Только медвежонка своего желтого из шкафа достала и в кресло посадила. Только он у нее от всей ее мечты и остался. И подумала она — может, я вообще навсегда одна останусь... Может, такая цена моих ошибок... И подумала грустно: — Буду Маше помогать Пашиных детей нянчить... А что еще останется делать одинокой женщине... — 149 —
|