|
Всё это мы уже проходили. Отрекались от старого мира: православия, самодержавия и народности. Жили в обществе, где в совсем недавнем прошлом господствовала классовая, пролетарская, коммунистическая, партийная мораль, родившаяся как омерзительный картавый аморализм и выродившаяся в лохмобровый маразм. И надежды на рыночную демократию, при которой «Россия обязательно возродится!» расцветёт культура! улыбчивые граждане, выходя из лимузинов в магазины, будут дарить друг другу цветы! и не будет ни вражды между богатыми и бедными, между народами и государствами, ни грубости, ни преступности... для нас уже не убедительны. Нравственные искания и вопросы не разрешаются научными методами и чтением научных трудов о категориях морали. Так как нравственность по своей природе связана больше с чувствами и эмоциями, чем с рассудком, здесь недостижима такая точность и однозначность, как, например, в математике. Ещё Аристотель понимал, что истина в этике устанавливается «приблизительно и в общих чертах». Недостаточно жёсткости научной логики и научной терминологии, так как вопросами нравственности занимались больше религия и искусство, а не наука. Никуда не деться от «неопределённых», «расплывчатых» для науки, но весьма значимых для людей и истории понятий: совершенство, духовность, истина, долг, совесть.[5] Невозможно вывести «математические» законы нравственности и на основе их создать программу нравственного поведения, которая будет предписывать, как поступать в том или ином случае и какие результаты будут получены. Ещё Гегель язвительно замечал, что думать, будто наука сделает людей моральными, — то же самое, что считать, будто знание физиологии и анатомии научит нас переваривать пищу. Механистичный схематизм непременно обращается в лицемерие и ханжество. Убедительность в нравственных вопросах, видимо, важнее доказательности. Надо иметь силу и уметь признать, что не всё в нравственности доказуемо и не всё управляемо правилами. И это прекрасно! Иначе уже сейчас поведение человека было бы настолько управляемо кучкой власть и деньги имущих, что и надежды не осталось бы на личную свободу и совершенствование. Много было потрачено сил и времени на то, чтобы показать и доказать условность моральных норм. Распространены утверждения о «субъективности нравственности», понимаемой как её ущербность, о её «научной неполноценности», логических ошибках при выражении её положений и т. д. Нравственность нельзя логически вывести из чего-то и обосновать разумом. «Этика, если она вообще чем-то является, сверхъестественна и не поддаётся высказыванию»[6]. И значит, источник её должен быть в не выводимом ни из чего другого, в Запредельном. Нравственность самодостаточна и самоценна. Не какие-то ценности обосновывают нравственность, а она их. И творит эти ценности и связывает вроде бы противоречащие один другому мнения — Человек. Человек всё очеловечивает. Разным надчеловеческим ценностям приписывает общечеловеческие нравственные чаяния, идеалы, надежды. И когда, как кажется, извлекает критерий морали из Природы, Прогресса, Эволюции, Иерархии, Коммунизма и т. п., на самом деле наделяет эти понятия нравственными качествами, которые хотел бы видеть. — 12 —
|