|
Гурджиев безжалостно избавлялся от тех, кого не хотел видеть. Он вызывал и одновременно считал отвратительным то тупое обожание, которое превращало каждый его жест и слово в символы вечной истины. Одна дама практически сходила по нему с ума, и он жестоко подшутил над ней, показывая всем нам, что нельзя доверять никому, особенно ему самому. Каждую субботу, после ланча, все работы прекращались и начинались приготовления к еженедельному празднику и приему гостей. После обеда на террасе замка подавали традиционный английский чай. Однажды к нему было мороженое, приготовленное из свежих сливок от наших собственных коров. Гурджиев прохаживался между нами своей лишенной всякого усилия походкой, отличающей его от других людей. Подойдя к столику этой дамы, он сказал: «Вы не знаете, как получить от мороженого наибольшее удовольствие. Надо полить его горчицей». Она послушно поднялась и пошла в дом за баночкой с горчицей. Когда она вернулась, Гурджиев, указывая на нее, сказал громовым голосом: «Вы видите перед собой круглого идиота. Все время она идиот. Зачем Вы здесь?» Бедняжка покраснела и разрыдалась. Она собрала вещи, уехала, и никто ее больше не видел. В другой раз молодой американец по имени Метц, также страдавший безудержным преклонением перед Гурджиевым, получил задание поставить новую фару на машину Гурджиева. В этот вечер Гурджиев собирался в Париж. Выведя машину из гаража, он обнаружил, что фара не заменена, и крикнул Метцу, чтобы тот садился на бампер и держал лампу всю дорогу до Парижа. Метц безропотно сидел на крыле, пока Гурджиев не столкнул его, сопроводив своим любимым словом: «Идиот!» Концертирующий пианист Финч, обладатель самых прекрасных рук, которые я когда-либо видел, заботящийся о них так, словно они были бесценным сокровищем, приехал в Prieure. Его послали ухаживать за курами. Дни шли за днями, а вместе с этим росла его тревога. Наконец, он сказал Гурджиеву, что куры стали нестись хуже, с тех пор как он за ними присматривает. Гурджиев возразил: «Конечно. Потому что Вы их не любите. Они хорошо несутся у тех, кто их любит. Научитесь любить их». На следующий день, проходя мимо курятника, я увидел несчастного Финча, который в замешательстве рассматривал кур, пытаясь их любить, но не имея ни малейшего представления, как это сделать. Каждый вечер, после ужина, начиналась новая жизнь. Никто не спешил. Некоторые гуляли в саду. Другие курили. Около девяти вечера мы по одиночке или парами и тройками направлялись к Дому Обучения. Уличная обувь оставлялась снаружи, на ноги одевались мягкие туфли или мокасины. Мы тихо рассаживались, каждый на свою подушку, образуя круг. Мужчины садились справа, женщины слева; но никогда вместе. — 99 —
|