|
Я также понял, что, принимая руководство со стороны Сознания всерьез, нужно быть готовым следовать ему, куда бы оно ни вело. Оно звучало не как повеление, но как спокойный негромкий голос, который легко смолкал. Он не требовал и не жаловался, но, доверяясь ему, мы вскоре получали его доверие, и он становился все более и более явным в нашем ментальном осознании. В январе 1961 года произошел показательный случай. Однажды, сидя в Джамихунатре и выполняя утренние упражнения с группой в 15-20 человек, тогда постоянно живших в доме, я услышал голос Шивапури-баба, велевший мне «приходить поскорее, а то будет слишком поздно». Я никогда не видел его и ничего о нем не слышал особенного уже двадцать лет, с тех пор как впервые узнал о нем от профессора Ратнасурия, цейяонского буддиста, ставшего позднее преданным учеником Успенского. Профессор внезапно умер, а его вдова, Ваджира, около года жила с нами в Кумб Спрингс. Я знал, что Шивапури-баба был великим мудрецом около 130 лет от роду, жившим в горах Шиварупи у подножья Гималаев в Непале. От другого ученика Успенского, Хью Рипмана, я слышал, что Шивапури-баба живет в Непале, невдалеке от Катманду, и доступен для приезжих, но никогда серьезно не думал, что могу поехать к нему или хотя бы захотеть увидеться с ним. Таким образом, «приглашение» было и неожиданным, и нежеланным. Пораздумав, я понял, что оно имеет смысл. Я нуждался в совете человека, одновременно мудрого и невовлеченного, а Шивапури-баба был как раз таким человеком. Путешествие стало возможным благодаря нескольким неправдоподобным совпадениям, и во время пасхальных праздников 1961 года мы с Элизабет и близким другом Патом Терри-Томас отправились в Катманду. Я рассказал об этой поездке и о втором своем визите, состоявшемся в 1962 году, в книге «Длительное паломничество» ["Long Pilgrimage"]. Сам Шиварупи-баба предложил, чтобы я написал о его учении, а его главный последователь Такур Лал Менандхар предоставил в наше распоряжение свои собственные записи. Я понял, насколько эта задача была для меня необходима, поскольку мой ум вновь открылся к Индийской духовности, которой я пренебрегал почти что сорок лет со времен изучения санскрита с доктором Канхере. Шивапури-баба был универсалом. Он находился за различением учений и религий и достиг освобождения от условий личного существования, но при этом он оставался йогом и считал своей священной книгой Бхагават Гиту. Быть рядом с ним означало уверенность в возможности освобождения. Случайно во время моего второго приезда он подтвердил, что, хотя повиновение в субудском смысле необходимо, оно бесполезно без самодисциплины. В самом деле, все его учение о Правильной Жизни может быть сведено к тройной дисциплине тела, ума и духа. Несмотря на наше короткое общение, Шивапури-баба имел решающее влияние на мое развитие. Неожиданность и кратковременность защитили меня от моей постоянной привычки с головой окунаться в любую деятельность с кажущимся высоким потенциалом достижений. — 301 —
|