Философия Мастера Игры

Улыбка – неискренняя, будто приклеенная, нарисованная изящной кистью мастера.

В движениях – никакого экспромта, все точно по велению того, кто дергает за ниточки. Ах, боги, боги, как бы я хотел танцевать то, что по нраву только мне, танцевать так, словно это последний танец моей жизни, но, увы, – я не могу отступить от сценария ни на шаг.

Кукольным глазам – кукольные слезы – единственно живое, что еще осталось во мне, единственная эмоция, не прикрытая тенью моего кукловода.

Умелые руки дергают за ниточки, сковавшие мое тело. И вот я уже не подчиняюсь своему настроению, я шут, я Арлекин, сегодня мне надо вновь веселить толпу и следить за тем, чтобы по щекам не растекся кукольный грим.

А они играют со мной – каждый, кто пришел посмотреть, каждый невольный зритель мерзкого спектакля – я вижу это по их глазам. Игра, длиною в один вечер, ценою в два медных гроша. Игра, чтобы потом вернуться в свой теплый дом, самодовольно усмехнуться и подумать, что вечер удался.

Я даю им возможность почувствовать себя Игроками – ведь каждому, в сущности, это необходимо. Почувствовать себя сильнее, уверенней, обрести контроль над бездушной куклой – это ли не тот час, когда могут ломаться судьбы и когда крошатся остатки воли и благородства?..

Игра со мной – что‑то вроде ритуала, к которому мне необходимо привыкнуть – так говорит мой кукловод. Он учит меня быть благодарным за то, что мне не нужно ничего решать – все будет сделано за меня, и важные решения принимаются независимо от моего участия. И кто я такой, чтобы возразить ему на это ложное, гадкое утверждение?

Каждый вечер меня бросают в ящик с остальными куклами, напоминая о том, что мое место именно там, что моя роль на сегодня уже выполнена. И каждый вечер я мечтаю о том, что когда‑нибудь эти нити порвутся, что не будет больше мое тело, чувства, мысли – заложниками чужих рук.

Поиграть же с моей душой – это любимое развлечение моего хозяина. О, какой он виртуоз в этом плане! Сколько самых различных трюков придумал он с тех самых пор, как сделал меня своей игрушкой. Тогда мне казалось что рубцы от его метких и точных ударов никогда не заживут на моем тряпичном кукольном сердце. Но проходило время, ранки затягивались, и новые удары я научился принимать, крепко сцепив зубы.

А они смеются надо мной и презрительно отталкивают от себя. Что с меня взять – я всего лишь чья‑то игрушка и мое потертое разноцветное трико уже никого не удивит. Все краски тускнеют со временем. Игрушкам, к сожалению, отпущен короткий век.