|
Какой-то одинокий скукожившийся листочек прилип к стеклу с той стороны и мелко подрагивал на ветру, будто и ему было холодно и неуютно. Сергей не мог оторвать глаз от этого листка. Казалось, что он смотрит в окно вслед убегающим деревьям. Но это было не так. Все внимание его было приковано к этому незадачливому — Ага, — cразу же погрустнел Леха. — Он еще деньки отмечал, все считал: семьсот, шестьсот! А с него-то хватило чуть больше сотенки. Сергей молчал. Да и что теперь говорить. Поздно! Вспомнил следователя-мозгляка, явно гражданского человечка, нацепившего на плечи мятые капитанские погоны. Тот все выпытывал, кто, мол, издевался над покойным, как, когда, все намекал на что-то. А у самого чуть не слюнки изо рта текли; так рисовал, видно, себе нечто изуверскипикантное, садистское, что не желал замечать ничего жизненного. Что ему мог рассказать Сергей? Даже если бы и было что-то, все равно бы промолчал, пускай у тех спрашивают, кто замешан в этом деле, а что к нему приставать?! Но допрашивали всех. Да так и не доискались. Оно, видно, и к лучшему — сам Борька навряд ли хотел бы, чтоб и после смерти его имя трепали да за виноватыми с ищейками гонялись! А ведь переждал бы денек-другой — глядишь и обошлось все! Сергей заскрипел зубами. — Ладно, хорош рыдать! — ожил Слепнев. — Поплакали, и хватит! Давай еще сбацаем! — Он прихлопнул себя по колену. Но на этот раз его не поддержали. Сергей забрался на верхнюю полку. Долго лежал, закинув руки за голову. Думал. Уже стемнело. И по всему поезду выключили свет — со служивой братией особо не церемонились. Но он лежал. Трепотни, обычной и надоевшей порядком, не было. Все лежали молчком, а может, уже и спали. Дрема навалилась неожиданно. Казалось, только что он лежал на второй полке мчащегося в неизведанное поезда, таращился в темноту… И все вдруг пропало. Он стоял посреди огромного поистине бескрайнего зелеиого поля. Стоял по колени в высокой и жесткой траве, местами немного пожелтевшей, но совсем не по-осеннему, а просто от солнца, от жаркого ослепительного солнца юга. Высоко вскарабкалось светило по небосводу, высоко, совсем не по-российски! Но это не удивляло Сергея. Он уже догадывался, где находится. Чуть повернув голову вправо, он увидал темные бревенчатые стеньг, завершающиеся башенками — маленькими, похожими на зубцы, и побольше, в два-три человеческих роста. Окованные железом ворота крепости были затворепопутчику, никак не желавшему расставаться с уезжающими. О чем думал в эти минуты Сергей? Он и сам бы не смог ответить на этот вопрос. Наверное, ни о чем! А может, и пронеслась перед ним вся жизнь, сжалась в комочек, и он видел со стороны себя самого, одинокого, оторвавшегося от всего родного, спешащего навстречу неизвестному. Может, так, а может и нет. — 257 —
|