И тогда проводится «следственный эксперимент»: – Сколько времени? – старый капитан – вечный, до пенсии, дежурный по вытрезвителю, показывает мне свои часы. Моих у меня давно нет. Стрелок я, конечно не вижу. И потому просто мотаю головой. Я давно заметил, что есть такая мера опьянения: видишь стрелки часов – можешь пить дальше, не видишь – тоже можешь пить дальше. Только это уже бессмысленно. Дальше ни лучше, ни хуже не будет. Ничего не будет. – На койку… И меня повели туда, где мне будет плохо. Я это знаю. Я это помню. Сейчас мне более или менее, а вот только я усну, а усну я обязательно, так тут же проснусь. У меня будет ломить все тело, задираться дыхание, дрожать руки. Но самой нестерпимой будет жажда. Она уничтожит желания и достоинство, заберет на иссохший язык все мое существо, и сделает это существо ничтожным. И сил не будет даже на стон. И время покажется последним временем жизни. Это не маргинальные мысли – просто, здоровье на этом закончилось. А глупость еще осталась. То, на какую пакость способны милиционеры, в том момент, когда меня вели по коридору, я еще не знал… Художник Григорий КерчинЯ долго думал, что с людьми нужно поступать так, как хотел бы, чтобы они поступили с тобой. Потом засомневался в правоте этой мысли и подумал: может с людьми нужно поступать так, как они поступают с другими… …Первого выстрела я не слышал. И не почувствовал боли в руке. Вертолет, грохоча двигателями, шум которых смешивался со свистом вращающихся винтов, завис на высоте полуметра, и мне пришлось прыгать в снег метрах в ста от чума оленеводов. Так, что было не до таких вещей, как выстрелы и ранения. Тут бы под собственные шасси или задний винт не попасть. Зато второй выстрел я не только услышал, но даже увидел вспышку пламени вырвавшегося из мелкокалиберного ствола. А моя правая рука словно наткнулась на какую-то невидимую преграду. Как оказалось, это была уже вторая пуля в моей правой руке. Уже лежа на снегу, в темноте полярной ночи, разбавляемой только отсветом луны от белесого снега, я ощутил боль, а вокруг того места, где моя рука коснулась снега, очень быстро стало расходиться черное пятно. Кровь прошла сквозь белье, свитер, полушубок и теперь выливалась на снег. Моя кровь. Что было вслед за этим – помню довольно смутно, но зато отлично помню все, что было до и после этого. Дело в том, что я приехал в поселок Новый порт на Ямале для того, чтобы поработать промысловиком. В общем-то, Новый порт это разновидность Края земли. Во всяком случае, все, что южнее него километров на тысячу, местное население называет Большой землей. — 5 —
|